Пробуждение

— Нечего здесь думать, шеф! Я и так слишком долго думал… Эта идея у меня возникла давно… Я даже немного с ней опоздал… Все меня упрекают, что я смирился со своим положением. Один коллега даже сказал: «Взбунтуйся, Петринский! Что бы тебе не взбунтоваться?»

Главный рассмеялся.

— И ты взбунтовался, так, что ли?

— А почему бы и нет?

— «Бунт Петринского»!.. Хорошее заглавие!

— Называй это как хочешь… Не могу я больше так прозябать… Хватит мещанства!.. Особенно в создавшейся ситуации… Для меня в этой семье больше нет места… Я им чужой, и они мне чужие…

— Ты слишком все драматизируешь, Петринский, слишком углубляешься!

— Ничего я не драматизирую… Это голая истина.

Зазвонил телефон, прервав их разговор. Главный взял трубку. Мелодичный голос спросил, там ли товарищ Петринский.

— Да, здесь, — ответил главный, передавая трубку. Услыхав знакомый голос Иванки Влаевой, Петринский разволновался еще больше.

— Мне надо увидеться с вами по одному очень важному вопросу, товарищ Петринский.

— Прямо сейчас?

— Если можно, прямо сейчас! Я буду ждать в сквере у Народного театра, у фонтана… Хорошо?

— Хорошо, — ответил он и положил трубку.

— Новая подруга? — озадаченно посмотрел на него главный, подавая руку и улыбаясь. — Поэтесса?

— Да, — соврал Петринский.

— Ну, удачи тебе!

— Спасибо.

Дверь за Петринским глухо захлопнулась.

16

Сначала Петринский не соглашался пойти к Иванке Влаевой на квартиру, ведь она годилась ему в дочери. Не то чтобы он боялся (Малина с Евдокией все еще были на даче) и не то чтобы избегал случайных встреч со знакомыми, которые могли увидеть его и потом разболтать. Нет. Просто ему было совестно. Тем более теперь, когда над домом и семьей уже разгорался пожар раздора. Поэтому он предложил Влаевой просто немного посидеть у фонтана, на чистом воздухе, среди пенсионеров, чтобы никто из случайно встретившихся знакомых не могли усомниться в его добропорядочности.

Однако Влаева придерживалась другого мнения. Она ненавидела «провинциальный» сквер в центре Софии, с сидящими на скамейках пенсионерами, у которых не было иных радостей и развлечений, кроме как сидеть и глазеть на проходящих мимо девушек. Она ненавидела и цветы, и клумбы, и шум падающей воды, и бездельников, сидящих на каменном парапете вокруг фонтана. Сидеть здесь было ниже ее достоинства, и поэтому она предложила Петринскому взять такси и поехать на улицу Царя Симеона, где важный разговор мог состояться в спокойной обстановке, вдали от городского шума и суеты. Петринский долго колебался, но студентка решительно схватила его за руку и потащила к себе на квартиру.

Дело было к вечеру. Солнце садилось, кровавые отблески заката (по сохранившейся в дневнике писателя записи) проникали в девичью комнату с большим зеркалом и кокетливым балкончиком. Все дышало тишиной и спокойствием. Петринский устало опустился на кушетку — «полуторку» и посмотрел на снимавшую парик девушку.

— Товарищ Петринский, — начала Иванка, стоя перед зеркалом и расчесывая волосы, — а гены могут программироваться?

Петринский ошалело посмотрел на нее. К чему этот вопрос?

Иванка рассмеялась, глядя на его отражение в зеркале. Потом повторила вопрос и подмигнула.

— Не понимаю, о каких генах идет речь…

— О генах человека… О том, что формирует жизнь и определяет характер людей… Это можно запрограммировать?

— Когда-то существовала такая теория, — промямлил Петринский, — но я не занимался ее изучением… Да она меня и не интересует.

Иванка сняла жакетку, прикрывавшую открытое платье, и вышла в коридорчик приготовить гостю кофе. Он попытался отказаться, потому что во рту еще не исчезла горечь кофе, выпитого у главного редактора. Но Иванка уже не слышала. Из коридорчика она вышла с обнаженными руками и голыми коленками. Освобожденные от бюстгальтера груди, едва прикрытые полупрозрачной тканью, постоянно привлекали его взгляд. Дома Иванка всегда расслаблялась, скидывая с себя всё, что могло стеснять тело и душу. Она сняла даже тапочки и ходила по полу босиком.

— Я познакомилась на Солнечном Берегу с одним вашим коллегой.

— Это с ним вы говорили о генах?

— Да. Он сказал, что в Италии уже проводили опыты… Нарисовал потрясающую картину будущего человечества.

— Он фантаст?

— Нет, биолог… Сказал, что вас не знает.

Петринский обиделся, но она поспешила его успокоить:

— Обыкновенный популяризатор… биолог. Пишет и детские рассказики. Некий Колиштырков.

— Я такого писателя не знаю, — оборвал ее Петринский.

Иванка засмеялась:

— Интересно, что и он сказал о вас то же самое: «Я такого писателя не знаю!»

— Мне это абсолютно безразлично.

Иванка брызнула духами ему на полысевшую голову, чтобы его развеселить, передать ему свое хорошее настроение и приласкать. Но Петринский еще больше смутился, приняв это как еще одну обиду. Вытер ладонью лысину. И только было собирался встать с кушетки, как девушка села рядом, погладила по бакенбардам, прижалась к плечу.

— Не сердитесь на меня… Я с таким нетерпением жду вашу «Утопию».

Петринский залился краской.

— Не дождетесь.

— Почему?

Тут она вроде бы рассердилась:

— Вы должны написать ее хотя бы ради меня!