Пробуждение Посейдона

- Да. Должна сказать, это явное улучшение по сравнению с вашим предыдущим врачом. Мне гораздо больше нравятся ее манеры обращения с больными.

Когда разговор с Гомой закончился, Свифт все еще был там, небрежно прислонившись к задней стенке полки. Он был единственным из них, кто не был одет в скафандр, его ноги в чулках были закинуты друг на друга, пенсне сидело на кончике носа, и он разглядывал Кану с некоторым временным интересом, как будто тот был новым видом морских существ, обнаруженным во время какой-нибудь морской экспедиции.

- Ты действительно думаешь, что я использую тебя так поверхностно? - Свифт выгнул бровь, приглашая к ответу.

Кану ответил вполголоса, избавив своих спутников от этого обмена репликами. - Когда настал момент, тебе не терпелось показать свое истинное лицо. Ты встал на сторону этой другой машины - взял события в свои руки.

- Только потому, что думал о наилучших интересах друга, Кану. Нужно ли мне вдаваться в подробности?

- Уверен, что нужно.

- Я вмешался, когда ты попытался покончить с собой на "Ледоколе". Я сделал это, потому что наши судьбы-близнецы были переплетены - если ты умрешь, умру и я. Но я сделал это еще и потому, что ты мой друг, и я верил, что ситуация не так безнадежна, как тебе казалось. В конце концов, к тому времени я уже установил свой образ внутри "Ледокола". Я знал, что есть слабый шанс на вмешательство, хотя и при обстоятельствах, которые я еще не предвидел. Но я тоже допустил ошибку. Я отказал тебе в свободе воли, которая, как я всегда обещал, будет твоей. И когда ты заставил меня пообещать, что я больше не буду предпринимать подобных действий, я сдержал эту клятву. Скрупулезно. Даже когда это противоречило всем здравым инстинктам в моей голове. Я имею в виду твою голову.

- Это не смешно, Свифт.

- Этому не суждено было случиться. Я хочу сказать, что не мешал тебе идти к Посейдону. У нас была возможность измениться, и только жизни Восставших усложнили эту картину. Для меня они были отвлекающим маневром, досадной помехой. Статистический шум, мешающий моим - как ты их назвал? Возвышенным идеям?

- Восставшие - это живые существа. Как люди.

- Я пришел сюда, чтобы познать разум машин, а не млекопитающих.

- У тебя все еще был стимул продолжать в том же духе. Это была твоя возможность испытать Ужас, прикоснуться к сознанию М-строителей. В этом всегда было что-то для тебя.

- Вместе с отличным шансом умереть. Я бы гораздо скорее отказался от экспедиции, сотрудничал с Гомой и организовал экспедицию на наших собственных условиях, а не на условиях Восставших или Хранителей. Однако этот вопрос спорный. Разве я нарушил свою клятву?

- Нет, - признался Кану с некоторой угрюмостью.

- Когда все было поставлено на карту, когда мой самый старый друг-человек собирался броситься в огонь ради каких-то слонов? Неужели я хотя бы немного склонил чашу весов в пользу его свободной воли?

- Нет, - снова сказал Кану.

- Громче. Мне нужно это услышать.

- Нет. Ты этого не сделал. Ты сдержал свою клятву.

- Ну что ж, - сказал Свифт. - Теперь, когда эта неприятность позади, давайте обсудим основную причину твоего нынешнего недомогания.

- Мое недомогание?

- Я говорю не о твоем нынешнем душевном расстройстве, вызванном неопределенностью, связанной с состоянием Ниссы. Этого следовало ожидать, и, как и ты, я горячо надеюсь, что она пройдет через это испытание невредимой. Меня беспокоит нечто большее - что Ужас нанес зияющую рану твоей психике, которую с трудом могут залечить время и терпение.

- Ты был в моей голове, когда мы почувствовали Ужас, Свифт. Ты тоже получил дозу этого. Не убеждай меня в обратном.

- Да, и этот опыт был во всех отношениях таким бодрящим, как я и ожидал. Холодный, жесткий порыв реальности. - Свифт подпрыгнул к краю канавки с леденящим душу безразличием к обрыву за пределами его пальцев. - Что может быть холоднее, чем когда тебя заставляют почувствовать полную тщетность существования? Знать, что ни в чем не только нет смысла, но и никогда не может быть? Что сама жизнь полностью лишена цели? Что ничего не запомнится? Что, несмотря на наши самые грандиозные усилия, наши самые смелые устремления, ничто не может быть сохранено и никогда не будет сохранено? Что самые добрые поступки обречены быть забытыми, как и самые жестокие? Вся любовь, вся ненависть стерты из записей? Да, что может быть хуже этого?

- Это ты мне скажи.

- Ничего. Вообще ничего во всем творении. И если смерть беспокоит меня - а я рад сказать, что она, безусловно, беспокоит, - то мысль о том, что о ней даже не вспомнят, что она не оставит даже мельчайшей квантовой пульсации на волне грядущей флуктуации вакуума... что ж, это гораздо больше, чем просто беспокойство. Мы живем своими поступками, независимо от того, являемся ли мы машинами, людьми или слонами. И если наши поступки бессмысленны и забыты, то кем это делает нас?