Пробуждение Рафаэля

Несколько минут спустя она появилась вновь в старом бесформенном пальто, бывшем когда-то чёрным. В одной руке у неё бренчали ключи на огромном кольце, в другой она держала тарелку с сосисками, толщина и острый, пряный аромат которых не оставляли сомнения в их домашнем происхождении. Шарлотта поняла, что нужно идти за ней; они отправились на задний двор, где стоял ржавый пикап такого же почтенного возраста, как тётка Прокопио. Две курицы, устроившиеся на переднем сиденье, с громким кудахтаньем ринулись прочь. После одной из них осталось яйцо, которое женщина осторожно переложила на заднее сиденье. Моля Всевышнего, чтобы водителем не оказался парень, правивший мулами, или один из воскресных забойщиков, Шарлотта увидела, что домоправительница собирается сама быть за шофёра. С удивительным проворством крохотная старушка вскарабкалась на водительское сиденье и уселась, подложив под себя три подушки. Тем не менее её едва было видно из-за баранки. Шарлотте казалось, что она не справится и с телегой, запряжённой медлительными быками, не говоря уже о грузовичке, однако они благополучно выехали со двора.

Во все полчаса, которые они добирались до ворот Урбино, они обменялись всего каким-нибудь десятком слов. Однако путешествие не было безмолвным, только не в этом грузовичке, с его рёвом, дребезгом и стуком, — всей этой неумолчной громыхающей речью, в ответ на которую старушка, чуткая к этому древнему диалекту, то прибавляла газ, то притормаживала под аккомпанемент ужасного скрежета и скрипа. Она буквально вставала, чтобы дотянуться ногами до педалей. Проезжая мимо пугал, она, сама похожая на пугало, набрала в рот слюны и длинно плюнула из окна. Однажды по пути, когда она затормозила и выбралась из машины, чтобы достать яйцо с заднего сиденья и оставить его вместе с тарелкой сосисок возле обломанного зуба колокольни в Сан-Рокко, ей удалось произнести нечто вроде коротенькой фразы: «Да… бу-бу-бу бу-бу-бу… Бальдуччи… бу-бу-бу бу-бу-бу…» — хотя за рёвом мотора было не понять, что она прошамкала.

Это был ответ на вопрос Шарлотты:

— Еда для Муты?

Выехав на шоссе, они обменялись ещё несколькими словами: налево или направо, в Урбанию или в Урбино? Это был повод возобновить интересный разговор, бесполезный из-за беззубого шамканья старушки. Только имя разобрала Шарлотта — Бальдуччи. Что-то такое Бальдуччи, сказала женщина, Бальдуччи что-то такое… не Мута, это точно, — может, Элла? Риелла? Габриэлла?

Габриэлла Бальдуччи: существовала ли такая? Когда-нибудь? Может, это Габриэлла или какой другой блуждающий призрак посещает Сан-Рокко?

ЧУДО № 28

ЗАКОПАННЫЙ ОКОРОК

Мута тоже видела пугала. На ноге одного из них она узнала ботинок, который потеряла в тот день, когда в Сан-Рокко появился волк. Мамин

ботиночек. Она уткнулась лбом в покрытый паршой ствол дерева, которое больше ничего не давало, кроме кривых толстокожих груш, жёстких, озлобленных, годных только для тушения.

Деревья пугал, священник сказал: «Как упал ты с неба, о Люцифер, сын зари!»[104] — и дальше он сказал: «От каждой смерти мне убыток, ибо я — плоть от плоти человечества»

[105], и они уничтожили слова, взорвали все слова, и все разбитые судьбы падали обрывками бумаги, как грушевая и яблочная кожура с маминого ножа. Гранаты сыпались ещё долго. Это было здесь? Она помнила виллу, где жила добрая госпожа, которая всегда давала ей еду и одежду. Госпожа пробовала научить Муту говорить, но все слова Муты исчезли на дороге, по которой ушли все остальные. Слова, даже когда им удавалось раскрыть ей рот, заставить её выдохнуть воздух, душу, могли высвободить разрушительную силу, хранившуюся глубоко внутри её, могли убить других. Она видела, как это происходило.

Много позже, когда никто из родных так и не объявился, Мута узнала, что она — всего лишь ещё один камень, вывернутый плугом войны, и в этой безлюдной пустыне не осталось ничего, кроме разбитых чаш и сосудов в форме девичьих тел, которые находили в полях, и священник сказал, что они из времён, когда люди слепо поклонялись ложным богам. Священник сказал, Иисус был сотворён Словом, и Мария понесла от Слова Божия, и Муте было интересно, что это за слово? Месяц за месяцем, год за годом она бродила, ничего вокруг не узнавая, пока только память не стала водить её. Порой она боялась, что лишится даже этого — кроваво-красных деревьев, разбитых слов, — и начинала сомневаться, что родилась и жила здесь. Куда бы она ни пошла, всюду были бомбы и смерть, и подвалы, где прятались голодные люди.

В этом, вспоминала Мута, или в другом подвале, который она обнаружила в те месяцы, что бродила по округе?