Пробуждение Рафаэля

Он вновь был само обаяние, словно они вовсе не упоминали о том, что случилось в Сан-Рокко. Шарлотта, сама себе удивляясь, пустилась в рассказ о своей девической увлечённости живописью пятнадцатого века, изображавшей мучеников, святых и мадонн, которую изучала, казалось, так давно. Интерес, с которым граф слушал её, заставил её почувствовать, будто те счастливые дни во Флоренции были совсем недавно — может, в прошлом или, самое большее, в позапрошлом году. Она прихлёбывала золотистое вино, и бокал не пустел, и разглядывала необычное лицо человека, сидевшего против неё, пытаясь найти в нём что-то привлекательное. Взятые в отдельности, его черты были приятны — даже очень, но почему-то не складывались в гармоничное целое. Он был красив, однако странно неопределённой, расплывчатой красотой, будто пошевелился в тот момент, когда щёлкнул затвор.

Граф снова положил ладонь на её руку и на сей раз дольше не убирал её. Шарлотту удивило, что этот интимный жест не доставляет ей неприятного чувства, как в случае с Прокопио, от одного физического присутствия которого ей становилось не по себе. Почти женственные в своём изяществе аристократические манеры графа делали его, может, несколько безличным, тогда как в Прокопио личностное начало было выражено настолько мощно, что казалось, он едва сдерживает свою буйную натуру. Комнаты становились слишком маленькими, когда он входил, ваши кости — слишком хрупкими. Дурная репутация? Он явно был способен на большее, нежели пирожные и бекон.

— Меня очень заинтересовали ваши мысли, когда вы описывали «Бичевание» делла Франчески, — сказал граф после того, как они выпили по нескольку бокалов.

— А… да…

Она вспомнила, что, слегка захмелев, заявила: фреска, мол, замечательна тем, как Пьеро делла Франческа использовал перспективу, чтобы отдалённая фигура жертвы оставалась центральной, но ещё более загадочностью выраженной в ней аллегории.

— Кого бичуют, Христа? Святого Мартина? Святого Иеронима? — спрашивала она. — Мнения экспертов расходятся. Что интересует меня, так это спокойствие картины, жемчужный, неопределённый колорит внутреннего Дворика, где происходит истязание: дворик залит лунным светом, тогда как три фигуры переднего плана разговаривают, стоя в саду, освещённом солнцем, и не замечают происходящего позади них. Один из этих троих, золотоволосый, босой, — быть может, ангел? — даже больше своих собеседников равнодушен к бичеванию. Если он ангел, то почему не делает чего-нибудь, чтобы остановить его? Меня всегда это волновало. Что должно было произойти, чтобы нарушить мрачное спокойствие тех трёх фигур? Они словно глухи к воплям истязуемого.

— Одна часть картины изображает прошлое, — решил граф, — а другая — настоящее.

«А можно воспринимать это и как пересечение прошлого и настоящего», — подумала Шарлотта; иллюстрацию делла Франческой законов перспективы и их отражение в действительности.

— И ещё странное спокойствие самой жертвы, — сказала она вслух, — равнодушной к боли.

— Вы находите это странным?

— Полагаю, единственное объяснение таково: светлая часть картины — это то, что мы хотим видеть, лунная же, с бичеванием, показывает тёмную сторону, реальность, от которой мы отворачиваемся.

Улыбаясь, граф поднялся, чтобы помочь ей выйти из-за стола, и сказал:

— Возможно, его спокойствие объясняется просто тем, что свершилось предначертанное.

О счёте заботиться не пришлось. Хозяин ресторана отверг все попытки графа заплатить за ланч. Он так счастлив видеть у себя синьора конто и его обаятельную спутницу! Больше того, они оказали ему честь, пробыв у него так долго, уверял он, провожая их до дверей.

Так долго? Шарлотта была потрясена, увидев, что они просидели в ресторане почти три часа. Она уже на полчаса опаздывала на чай с Франческо Прокопио.

— О боже!

Граф прекрасно всё понял:

— У столь значительной — и очаровательной дамы, конечно же, должна быть масса

приглашений.

Он поддерживал очаровательную Шарлотту за руку чуть выше локтя, когда они преодолевали ступеньки выхода. Она была не против — а можно сказать и сильнее, — чтобы он продолжал держать её под руку всю дорогу до Прокопио. Когда они подошли к кафе, граф, прощаясь, сжал её ладони и сказал:

— Не забудете мои предупреждения относительно этого человека? Он не тот, с кем вам следует знаться.

ЧУДО № 21

АНОНИМНАЯ ПЬЕТА

Входя в кафе на час позже договорённого, Шарлотта рассеянно кивнула живой статуе Рафаэля, которая распахнула перед ней дверь, оставив на ручке пятно зеленовато-бронзовой краски. Она слегка волновалась из-за опоздания, но, в конце концов, она была вольна не принимать приглашение Прокопио на чай. Она решительно выкинула из головы всякую мысль о его коробке с цветами и уселась у стойки на табурет рядом с мэром, для которого кафе Прокопио было столь же привычным местом, как бар «Рафаэлло».

— Город уже кишит всякими шарлатанами и гуру, Козимо! — ворчал он, обращаясь к бармену. Не было сомнений, что вечером те же сетования услышат в «Рафаэлло».