Пробуждение троянского мустанга. Хроники параллельной реальности. Белая версия

Ровно в полночь к дому подъехал «Икарус». Старик залез на печь, задернул занавеску, и никто его за время разгрузки не видел. Но и сам Иван Борисович не увидел, как вместе со спортивными сумками в подпол занесли пару десятков канистр с бензином. «Икарус» привез их в багажном отделении.

Сумки с деньгами стояли рядами и одна на другой. Между ними ставили канистры с бензином. Через полчаса операция завершилась. Пацаны ушли в автобус, где должны были ждать до утра и разъехаться. Андрей сел на лавку около печи и вздохнул с облегчением. Занавеска дрогнула и отъехала в сторону. Рядом с головой Андрея свесилась одна нога, за ней вторая. Дед почесал одну стопу о другую и медленно съехал вниз на лавку.

– Чего так бензином в избе пахнет? – спросил он недовольно и закашлял.

– А мы, дедушка, канистры с бензином в подпол приволокли. Двадцать штук. Четыреста литров.

– Зачем, твою мать?

– Чтобы поджечь, если милиция или «комитетские» придут с обыском.

– Спалишь пятьдесят миллионов?

– Вместе с твоим домом.

– А где ж мне жить? На двадцатку долго на улице не проживешь.

– Это не беспокойся, Иван Борисович. – Андрей сунул руку во внутренний карман пиджака и достал две пачки сиренево-серых двадцатипятирублевок. – Здесь пять тысяч. Дом можно купить в Константинове тыщи за две. Но деньги для страховки. Если будем палить дом, я вернусь и построю тебе новый с теплым толчком и горячей водой. Дед взял пачки денег и сунул их под тулуп, что лежал сверху на печи.

– А если милиция придет, зачем деньги-то палить? – вновь поинтересовался старик.

– Есть такая статья уголовная – девяносто третья «прим». Если прихватят хоть с десятью тысячами и не сможешь сказать откуда, расстрел.

– Господи, надо же, с кем связался, – прошептал дед и перекрестился на иконку в красном углу.

– Я утром уеду, у тебя останется пацан. Поживет неделю-другую. Если придут с обыском, он запалит бензин, чтобы деньги сгорели. Нет денег, нет и статьи. Понял?

– Понял. Тогда хер с ним. Давай спать.

Дед полез на печь, Андрей лег на скамейку, положив под голову свернутое пальто. Ходики тихо постукивали на стене. Андрею не спалось.

– Иван Борисович, ты же восемнадцатого года рождения. Есенина живого видел?

– И видел и слышал. Я совсем пацаном был, когда после смерти Ленина он приехал домой. Приехать-то приехал, а дома нет. Сгорел вместе со всем селом. Есениным еще повезло. Дом сгорел, а сарай остался. Лето было, он в нем и жил.

– Как он, после Америки – и в деревню?

– А чего – Америка? Хорошо бы там было, не вернулся. Как сейчас помню. У нас в семье корову держали, так он ходил к нам за молоком. Потом попросил, чтобы я кувшин таскал. Я и таскал по утрам. В селе никого не осталось – все погорели и разъехались. Только мы, Голицыны. Нам ехать некуда.

– Какой он был – Есенин? – Андрея потянуло на лирику, спать по-прежнему не хотелось.

– Мужик как мужик. Пожил недолго и уехал. Я и не знал, что он такой знаменитый. Через год снова вернулся. Я опять к нему. С кувшином молока бегал. Он все что-то писал в тетрадке. Даже спрашивал – нравится рифма или нет?

– Что за рифма? – спросил Андрей.

– Он стихи сочинял, прямо при мне.

– «Не жалею, не зову, не плачу»?

Дед Иван не сразу ответил и вдруг начал читать:

Отговорила роща золотаяБерезовым, веселым языком,И журавли, печально пролетая,Уж не жалеют больше ни о ком.Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -

Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.О всех ушедших грезит конопляникС широким месяцем над голубым прудом.Стою один среди равнины голой,А журавлей относит ветром в даль,Я полон дум о юности веселой,Но ничего в прошедшем мне не жаль.Не жаль мне лет, растраченных напрасно,Не жаль души сиреневую цветь.В саду горит костер рябины красной,Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,От желтизны не пропадет трава,Как дерево роняет тихо листья,Так я роняю грустные слова.И если время, ветром разметая,Сгребет их все в один ненужный ком…Скажите так… что роща золотаяОтговорила милым языком.

– Как ты запомнил?

– Это уже после того, как его грохнули в Ленинграде, я книжку купил и выучил. Этот стих он здесь, в сарае, и написал.