Пробуждение Зеркала

— Ну что ж ты, а? — спрашивал Мстислав. — Когда ты начнешь поправляться?

Из обтянутых сухой кожей рук Светланы выпало зеркальце, скатилось на пол. На столике у постели, под переплетением разноцветных проводов, была выложена женская мелочевка; княжич всегда удивлялся, когда в видео женщины полностью преображались с помощью такой вот чепухи. Или это обычные людские враки?

— Ты так быстро… я не успела… Страшная, хуже смерти, — прошептала Светлана. — Не смотри на меня.

— Ты самая красивая. — Мстислав не поднимал головы. — Самая любимая. — Одной рукой он продолжал обнимать жену, другой погладил ее лоб и волосы, ниспадающие с постели и лежащие концами на полу. — Ты моя самая-самая. Только выздоравливай, ладно? Ты будешь стараться?

— Буду, — прошелестела она; в больших, обведенных черными кругами глазах выступили слезы. — Обязательно. — Светлана с усилием приподняла руку, положила Мстиславу на затылок, зарылась пальцами в его белокурую шевелюру. Нащупала обруч. — Ты все еще… с этой гадостью… Слав… когда это кончится? — она смолкла, тяжело дыша. Даже шепот давался с трудом.

— Как только поправишься. — Мстислав выпрямился на коленях; ее рука соскользнула.

— Не смотри!

— Ты моя Светлость. — Он наклонился к лицу жены, прильнул щекой к щеке. — Светлейшая из всех Светлан.

Она попыталась улыбнуться.

— Ты мой Славный. И Мстительный.

— Ничуть не мстительный, не ври. Любому глотку за тебя порву, только и всего.

— Не надо рвать. — Светлана все-таки улыбнулась: — Лучше грызть.

— Как скажешь.

— Домино пришел?

Мстислав выпустил жену из объятий, оглянулся.

— Вон он — забился в угол. — Телохранитель отстранился, позволяя Светлане увидеть Дэсса. — Но я не буду его загрызать. Он потерял память и стал вполне безобиден.

Взгляд ее влажных измученных глаз не сразу нашел княжича.

— Домино, — прошептала она отчетливо, — подойдите, пожалуйста.

— Света, не проси его ни о чем, — Мстислав поднялся на ноги, отодвинул стояк с болтающимися, ни к чему не подсоединенными трубками. — Он беспамятный и… в сущности, это другой человек.

— Домино, подойдите.

В шелестящем голосе прорвалось нечто такое, от чего княжича бросило в жар. Он отлепился от стены и двинулся к прозрачному дому из пластика.

Мстислав приподнял расстегнутую «дверь» и пропустил Дэсса внутрь.

— Домино, я хочу вам сказать… — Светлана перевела дыхание, собралась с силами. — Я скоро умру. Я знаю.

— Светка! Что ты несешь?!

Она продолжала, словно не слышала вскрика мужа:

— Я ничего не могу сделать… защитить… Слав не виноват в том, что… Я сама виновата — заболела, как последняя дура.

— Света, не надо. Я тебя прошу. — Мстислав повернулся к Дэссу, и глаза кричали: «Уйди!»

Княжич стоял у постели и не мог двинуться. Он хотел посмотреть Светлане в лицо, но взгляд упорно возвращался к ее маленьким ступням в розовых носках. Ступни подергивались, словно уходившая из Светланы жизнь билась в них, желая вырваться и покинуть ее тело.

— Слав не заслужил, — шептала она, — этих мучений. За что вы его?… Ему и так больно. И мне… Я устала. Я умираю, потому что… сил не осталось.

— Света! — у Мстислава сломался голос, лицо жалко дрогнуло.

Она упрямо шептала:

— Домино, пожалейте нас… его… ведь ему еще жить… после меня.

Мстислав развернулся и вышел из прозрачного дома, едва его не опрокинув, когда слепо ткнулся в стенку рядом с «дверью». Светлана глубоко вздохнула, под голубовато-серой тканью поднялась и опала ее худая грудь.

— Наклонитесь, — попросила она.

Княжич склонился, заставив-таки себя поглядеть ей в лицо. Глаза у Светланы были синие. Почти как у Соны.

— Здравствуй, — бесцветные губы едва шевельнулись, но слово на языке СерИвов прозвучало ясно. — Ты меня узнаешь?

Еще бы Дэсс не узнал!

— Болотные кусаки впились тебе в задницу и выпили ум до капли, — прошипел он, взбеленившись. — Зачем ты притворяешься больной?!

— Я не…

— Прошлогодний помет водяницы умнее твоей головы! — Ни в чем не повинный Мстислав страдал, а дурища, каких свет не видывал, прикидывалась, будто помирает. — Наши болезни не передаются людям, это знают все.

— Дэсс, — взмолилась Сона, — выслушай. Ханимун меня покарал. За то, что солгала тебе — когда отказалась от Руби. Сказала, что пела песни любви человеку… что ласкала его и взяла деньги.

— Ну и какой кэт дул тебе в уши и нашептывал поганые слова?

— Твоя мать… княгиня… заставила солгать. Князь грозил, что если… ты возьмешь меня в жены… он наложит заклятье, чтоб я не смогла петь тебе песни любви… а ты не смог бы меня ласкать. Так и остались бы… два гнилых бревна на дне реки.

Княжич обдумал услышанное. Пожалуй, отец выполнил бы, что посулил. И остались бы Сона с Дэссом, точно два бревна, не способные на любовь. Что за радость?

— Не надо было лгать. Сказала бы как есть — мы б выждали время и сбежали.

— Куда? — безнадежно всхлипнула Сона. — От стражи не убежишь.

Она была права: почтенный Торр настигнет, куда ни подайся.

— Ладно, ты солгала. Но лунная лихорадка — она-то откуда?