Прочь из города

— Да-а, об чём базар!

— Спасибо. Я тогда утром зайду за тобой, хорошо? Заодно проведаю вашего киргиза. Охотничка… ох!

— Смотри, башку себе опять не расшиби, — Серёга заулыбался, обнажив просветы зубов во рту.

— Да уж, постараюсь.

Ропотов побрёл в свою сторону. Уже часов семь он ничего не держал во рту. Сил почти не осталось.

«Как же есть-то хочется, Господи!» — подумал он на ходу, когда Серёга неожиданно окликнул его:

— Погодь, Лёх!

Ропотов остановился и обернулся.

Серёга бежал к нему.

— На вот, — он схватил руку Ропотова, и быстро вложил в неё что-то. И тут же закрыл, сжав его пальцы.

Ропотов опустил глаза, аккуратно разжал руку и увидел в ней картофелину — ту самую, что отварил сегодня киргизёнок.

Его глаза заблестели.

— Ну, зачем ты?.. Не могу я, Серёга! Забери, слышишь, — он протянул картошку.

Но тот уже успел отбежать на несколько метров.

— Не, Лёха, мне не трэба. Да не люблю я таку сладку, — с этими словами он скривил рожу и смачно сплюнул.

— Серёга, подожди, — хотел было пойти в его сторону Ропотов.

— Всё, Лёх, пойду я, некода мне тут с тобою расхолажаться. Прощавай! До завтрева!

Он повернулся и стал быстро удаляться в сторону подвала.

«Вот чудак-человек», — подумал Ропотов, уже не предпринимая попыток догнать того. Он постоял так немного, глядя то на удаляющийся в окружающей белизне чёрный силуэт, то на серую картофелину в своей руке, потом развернулся и побрёл к своему дому.

Ропотов шёл и периодически подносил картофелину к носу. Она была уже совершенно холодной, но запаха своего ничуть не растеряла. Сладость и вправду присутствовала в нём, но ни с чем не сравнимый картофельный запах манил и очаровывал, будоража все внутренности. В пустом желудке аж заурчало.

«Вот ведь послал Бог искушение», — думал Ропотов, пока шёл, сглатывая изрядно успевшую выделиться слюну во рту.

«Съесть или не съесть — вот в чём вопрос!» — не давал ему покоя этот крахмальный корнеплод.

Ему ужасно хотелось съесть картошку, но он прекрасно понимал, что дома его ждут голодные дети и такая же голодная жена, и они так же, как и он сам, очень давно не ели картошку. А сейчас, наверное, набросились бы на неё и не оставили бы от неё даже кожуры.

Ему вспомнился эпизод из голливудского фильма про гангстеров времён Великой депрессии «Однажды в Америке» — один из самых сильных эпизодов в этом стильном фильме с прекрасной музыкой. Это когда один из героев, самый младший из всей банды, ещё ребёнок, несёт пирожное уже взрослой девчонке из их дома, чтобы расплатиться с ней за первый в его жизни секс. Девчонка эта — лёгкого поведения, и все вокруг знают, что она даёт, но не бескорыстно. И вот, наконец, на свои первые деньги он покупает пирожное с кремом. Долго выбирает в лавке и покупает там самое большое — за все свои деньги. С кремом и вишенкой сверху.

И вот он уже стоит под дверью и ждёт, когда мать этой юной проститутки позовёт к нему свою дочь. Ждёт в предвкушении пышного голого женского тела и сладостного мига первой интимной близости. Ждёт и посматривает на пирожное, разворачивая бумажную упаковку. Посматривает и ждёт. Потом, не в силах утерпеть, пробует немного.

Только крем. На палец чуть-чуть — и в рот. Потом ещё немного. Потом всё же заворачивает упаковку, как было, и снова ждёт. Девицы всё нет. Но больше нет и терпения. Он ещё раз раскрывает бумагу, смотрит секунду на пирожное и бросается на него, не в силах совладать с собой. Тут выходит девчонка, а пирожного уже почти нет.

— Чего ты хотел?

— Я… я… пожалуй, потом зайду, — говорит мальчишка, пряча за спиной жалкие остатки былой роскоши.

Из двух неудовлетворенных потребностей он выбрал ту, что находится на более низком уровне пирамиды Маслоу. Соблазн сладкого пирожного оказался сильнее соблазна первого сексуального опыта и последующей похвальбы перед товарищами.

«Но он же ребёнок. А я — взрослый мужик, на плечах которого семья, — окончательно утвердился в мыслях Ропотов и на всякий случай уже больше не предпринимал попыток поднести картофелину к носу. — Даже вон Серёга — и тот удержался, чтобы не съесть, неужели у меня воли меньше?»

Глава XXXVI

Лена не сразу смогла открыть дверь и впустить в дом мать. Виною тому был её муж: уходя, Ропотов из страха перед теми двумя уголовниками закрыл дверь сразу на два замка, чего раньше они с Леной почти никогда не делали. И если ключ от первого замка был у неё на связке, то второй ключ пришлось долго искать, перерывая всё в ящичках шкафа в прихожей.

Наконец, Лариса Вячеславовна смогла войти, и женщины долго не отпускали друг друга из объятий. Вскоре физическая и эмоциональная усталость дали о себе знать и заставили женщин пройти в комнату и сразу упасть в кровать. Слёзы не переставали течь из глаз ни у Лены, ни у её матери.

Придя немного в себя, Лариса Вячеславовна обратила своё внимание на внуков. Те всё ещё лежали укутанные под покрывалами, и перемена в комнате, связанная с внезапным появлением в ней бабушки, нисколько не отразилась на них.

Лариса Вячеславовна стала вытаскивать одного за другим своих драгоценных внуков, обнимать и целовать их, приговаривая сквозь слёзы: