Прочерк

Наконец сонный позвал меня. Он вернул мне паспорт, а туда был вложен каллиграфически написанный пропуск.

Даты точно не помню, но помню, что через три дня. Значит, по всей видимости, первая декада апреля 1940-го.

(А незадолго до этого, в конце марта, произошел один эпизод, который, думаю, никакого отношения к моим попыткам «Мусхелишвили — Гоглидзе» не имел. Не знаю, как назвать его: трагическим или комедийным? Митя назвал бы «забавным». Я же эпитета не подберу. Получила повесткой приглашение в Большой Дом Михалина Петровна. Мы обе перепугались. Ее не вызывали ни разу. Я втайне подумала: «ей и скажут о Митиной смерти — официально. О расстреле». Умолила ее прямо из Большого Дома ехать не к себе домой на Петроградскую (тем более что от мужа она полученную повестку скрыла), а сначала поближе, ко мне. Она приехала. Рассказ ее был удивителен и в своем роде уникален. Под номером той комнаты, куда ее вызывали, висела табличка: «Хозяйственная часть». Она уж боялась, не перепутала ли что-нибудь? Несколько раз сверяла номер комнаты, указанный в пропуске, с номером над дверью. Нет, все верно. Вошла. Задано ей было всего два вопроса: «Ваш брат был доктор наук, доцент университета?» — «Да». — «Объясните, пожалуйста, в чем же он приходил на свои лекции? Среди вещей, конфискованных у него на квартире, не обозначено ни одного костюма».

Итак, убив человека и разграбив его добро, мародеры через два с половиной года хватились: а не проплыло ли что-нибудь мимо рук? Вернее всего: одни мародеры — бериевские — проверяли ежовских.

У Мити было два хороших костюма: коричневый и зеленоватый. Оба он взял с собою на Кавказ. В Киеве никакой конфискации бандиты не произвели. Зевнули!

Михалина отвечала, что вместе с нами она никогда не жила, виделись мы будто бы преимущественно летом, когда Митя ходил в полотняных рубашках, и были ли у него костюмы — она не помнит.

Ее отпустили с миром.

«Ого! — подумала я. — Дела расстрелянных Большой Дом не пересматривает, но имущество время от времени ревизует».

Но почему вызвали они Михалину, а не меня? Не знаю.)

… Я отправилась к ним сама. По собственной воле. К товарищу Гоглидзе. И не из-за Митиных костюмов.

Куда положить все наши заступнические бумаги? У меня не было ни сумочки, ни портфеля. Я освободила от кукольного белья Люшин игрушечный чемоданчик и положила бумаги туда. Паспорт и пропуск все равно придется держать в руке. Письмо Мусхелишвили я выну в последнюю минуту. Перед столом.

Как изменилось время! В зале, где вокруг каждой колонны в пять витков обвивалась в тридцать седьмом очередь, — теперь, в 40-м, пустыня. Иду я не к кому-нибудь, а к самому товарищу Гоглидзе. А в 1937-м — он же 38-й — рядовой ленинградский прокурор после многочасовой очереди грозно посоветовал Корнею Ивановичу, в ответ на просьбу хоть передать Мите вещи, чтоб не мешался Чуковский не в свои дела.

Эпицентр землетрясения явно переместился. Куда? В стране, где радио, газеты и книги либо молчат, либо настойчиво, единогласно, бесперебойно лгут, — источником сведений бывает один лишь лично пережитый опыт или чей-либо, кому ты веришь безусловно. Из моего поля зрения в тридцать девятом — сороковом извержение вулкана, совершавшееся в тридцать седьмом, ушло, переместилось. Какие города или деревни были затопляемы в ту пору лавой? Не ведаю. Близ ленинградских тюрем и в зале ленинградского Большого Дома пусто.

Широкая лестница и широкая ковровая дорожка. На площадке широкоплечие статные часовые. По очереди они сверяют паспорт с пропуском. Потом мое лицо с фотографией на паспорте. «Пройдите!» Прохожу.

Не помню, который этаж, и дважды или один раз предъявляю пропуск. Жду, что кто-нибудь потребует раскрыть чемоданчик. А вдруг я — Вера Засулич? А вдруг там — револьвер? Ведь в Ленинграде еще недавно были обнаружены сотни и тысячи террористов, готовивших покушения решительно на всех видных деятелей правительства и партии. Ведь они, злодеи, убили товарища Кирова и готовились убить самого товарища Сталина. Но хоть я и вдова врага народа, хоть и искали у нас в квартире оружие, ни один страж не интересуется содержимым моего чемоданчика. Даже секретарша в большом предкабинете ограничивается внимательным сличением данных пропуска с данными паспорта: фамилия, имя, отчество, место и время прописки. Точность сличения должна гарантировать безопасность товарища Гоглидзе.

— Выйдите в коридор и присядьте там, — сказала мне секретарша. — Я вас вызову.