Читаем Прочерк полностью

1 августа 1937 года, проспав на полу несколько часов, я из автомата на почте позвонила Косте и назначила ему свидание в скверике возле Владимирской церкви. Он явился минута в минуту — в летних, белых, хорошо отутюженных брюках, кудрявый, хорошенький, с кукольно-голубыми глазами. Я слыхала, он собирается в начале августа на Украйну, к родным. Не то в Чернигов, не то в Дарницу, не то в Ирпень. Я сообщила ему об ордере на Митин арест. Не может ли он срочно выехать в Киев, повидаться с Матвеем Петровичем, рассказать ему все и только после этого отправиться туда, куда собирался?

Ответ был не менее фантастический, чем всё в только что начавшейся для меня новой эре.

— Лидия Корнеевна, когда вы позвонили, я как раз затопил колонку в ванной. Я думаю, вода уже согрелась. До свиданья.

И ушел, оставив меня ошеломленной.

Второй моей попыткой был Василий Игнатьевич Валов, муж Зои Моисеевны Задунайской. С Зоей — как и с Тамарой Григорьевной Габбе и с Александрой Иосифовной Любарской — мы вместе учились в Институте, а потом вместе работали в «маршаковской редакции». С Зоей все мы были дружны, а вот с мужем ее не дружили — уж очень он шибко пил, в пьяном виде бывал весьма неприятен, груб, — мы избегали общаться с ним и, в сущности, были еле знакомы. Теперь я встретилась с Василием Игнатьевичем в том же скверике, на той же скамье, где недавно с Костей. Ехать он отказался: Зоя отдыхает в Минске, а их пятилетняя дочь, Люшина подруга, Танечка, заболела — и неизвестно еще, отравление это или аппендицит. Ехать он не мог, но предложил услугу существенную — достать билет для моего гонца: у него на Киевском блат. Услуга важная: в августе срочно раздобыть билет на южный поезд почти невозможно. С благодарностью я вручила ему деньги. «Билет на любой поезд и на любое место, хотя бы самое неудобное. Или наоборот — на самое быстрое и дорогое».

Мы расстались. И тут мне на ум пришла мысль, безусловно наиболее преступно глупая изо всех, какие когда-либо приходили мне в голову. Мне вздумалось обратиться к моей двоюродной сестре, Кате.

Я послала ей городскую телеграмму. Такой способ приглашать Катю был обычен. Дома ее почти никогда обнаружить невозможно, да и на работе в районной библиотеке — тоже. Корней же Иванович постоянно приглашал ее — то принять в дар очередные деньги, то пожить в Сестрорецке на даче. Он посылал за нею кого-нибудь из нас, и мы — Коля, Боба и я — уже знали по опыту, что дома или в библиотеке за Катей гоняться тщетно, что самый верный способ увидеться — это послать ей телеграмму, и, забежав домой, она ее получит и явится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное