Господину В. В. Набокову
Париж
Дорогой Владимир Владимирович,
Подтверждаю получение Вашего открытого письма от 24 м/м. Относительно раздела «Дара» можно договориться. На полуслове нельзя, конечно, обрывать, но можно выбрать и середину главы. Главное, чтобы обе части вышли почти одновременно. Соображение[,] почему я хочу раздробить роман на две части[,] только порядка целесообразности. Если роман будет дорого стоить, то его не будут покупать и наши взаимные интересы пострадают. Может[,] мы сделаем с Вами один том длиннее другого.
Я понимаю, что Вам трудно согласиться на мои гонорарные условия. Но теперь риск издания книг сильно повысился. Особенно мне сейчас трудно рисковать, когда я начинаю снова с азов. Давайте может сойдемся на среднем: Вы предлагаете не платить Вам за экземпляры, начиная с 201-го, я предлагаю не платить за первые 200 экз. Я Вам сейчас предлагаю начать платить с первого же экземпляра, но до 400 экз. платить по 5 % с номинала, а потом обычный порядок. Это будет справедливо.
Если Вы найдете возможным сократить роман без ущерба его, это будет хорошо, но я не хочу оказывать на Вас никакого давления.
<…>
В ноябре 1938 года Набоков из Парижа отослал Кагану в Брюссель машинопись «Дара», подчеркнув, что он «не согласен ни на какие сокращения» и что разделить роман возможно так: «первые три
главы одним том[ом], а остальные две вторым, тем более, что 4-ая глава (о Чернышевском) самая длинная. В случае же крайней необходимости я бы согласился на раздел третьей»[461].Позднее, уже после начала войны, Каган вновь писал Набокову (на его парижский адрес: 59, rue Boileau, Paris XVI-e) об издании романа. В вашингтонском архиве Набокова имеется частично сохранившаяся недатированная открытка с его подписью:
Господину В. В. Набокову, Пари[ж]
Подтверждаю получение Вашег[о] [утрачено одно или два слова] письма.
Я не отказался от мысли из[дать Ваш] роман «Дар». Война меня, правд[а, выбила из] колеи, но я не прерывал своей издательской деятельности и Ваша книга у меня на очереди. Давайте [sic] еще только немного придти в себя. Рукопись Ваша у меня в полной сохранности.
Ваш рассказ в стиле Боккачьо-Аретино меня интересует. Может быть что-либо и можно предпринять[462]
. Пришлите его мне. Мой адрес неизменно тот же.Не можете ли Вы мне сообщить адрес Иосифа Владимировича [Гессена], а может быть Вы знаете и адрес Якова Григорьевича [Фрумкина]. Буду Вам [очень призна]телен.
<…>