Продолжение следует

Изображение снова вспыхивает. Я нахожусь в ванной комнате, выложенной кафелем до потолка. В ванне стоит Илья, голый и намыленный, мычит сквозь сомкнутые губы какую-то мелодию. Смывает душем пену с головы, открывает глаза. Глаза немедленно распахиваются во всю ширь.

— У…У… А-а-а-а!!!

Изображение вновь гаснет, на этот раз окончательно. Я вновь у себя дома, за сотни светолет от Ильи, Москвы и Земли в целом. Передо мной висит в воздухе, как факир, папа Уэф.

— Сейчас же скажу Кио. Безобразие. Самопроизвольно включилась обратная связь!

И тут меня разбирает смех. Действительно, мало приятного увидеть у себя в ванной привидение. Что делать — и у ангельской техники бывают сбои.

— Всё, Рома, — Уэф тоже смеётся своим серебряным смехом. — Как говорит один наш общий знакомый, факир был пьян и фокус рухнул. Вы закончили? — это уже не мне. — Ну, до свидания, дети. Конец связи!..

* * *

— … Ну что, освоил материал? — Уот сегодня настроен благодушно и где-то даже жизнерадостно.

— Да вроде как освоил… — я кошу глазом в сторону Биана, сидящего поодаль с закрытыми глазами.

— На шефа не косись, он сегодня не принимает, — Уот тихонько смеётся, почти шёпотом, дабы не нарушать тишину, царящую в мягком полусумраке холла. — Грезит он сейчас, ясно? Пойдём-ка во внешнюю комнату.

Стена бесшумно скользит в сторону, пропуская нас. Внешние комнаты — те самые, открытые на улицу. После сумрака внутреннего холла поток солнечного света кажется ощутимо плотным, горячим. Я уже знаю, что внешние помещения используются в основном как вспомогательные, а для серьёзной работы используются внутренние, где ничто не мешает сосредоточению. Оттого там и тихо, как в тихий час в образцовом детском саду.

Уот уже вертит в руках знакомый серебряный карандашик, помогающий думать. Мне завести себе какие-нибудь чётки, что ли?

— Рассказывай, что именно понял.

Я несколько секунд молчу, собираюсь с мыслями.

— Я так понял, что эксперимент Гаурила, стоивший ему свободы, так и не привёл к желательным результатам. Как была Земля больна, так и осталась. Как были люди хищными обезьянами, так и остались. Нет, хуже — за время, прошедшее со времён пророка Мухаммеда до явления миру Чингис-хана, болезнь распространилась шире. Уже и на другом конце света, в Америке, появились первые рабовладельческие государства — империя ацтеков, например.

— Этого не было в материале, — щурится Уот.

— Я учил когда-то историю. У нас учил, в земной школе. Кое-что помню.

— Ладно, хорошо. Всё?

— Нет, не всё. Я так понял, «зелёные» в тот раз здорово помогли нам.

— Поясни.

— Ангелы никогда бы не решились на такой зверский эксперимент над человечеством. Никакой Гаурил не решился бы. Тэмучжин, ставший впоследствии Чингис-ханом — это будет покруче плутония, запасённого Ратой для великого Рима.

Уот смотрит пронзительно. Видит мои мысли.

— Ты не осуждаешь нас за то, что мы не убили его в самом начале, когда он ещё не был Чингис-ханом?

Я медленно качаю головой.

— Нет. Другого выхода не было. Хирург отрезает поражённую гангреной ткань, чтобы пациент выжил. Если бы монголы не уничтожили мощные мусульманские империи, Землю вскоре ждали бы глобальные религиозные войны, в которых народу погибло бы не меньше, чем при монгольском нашествии, если не больше.

— Но монголы разрушили и арабскую науку, и культуру…

— Нет. Арабская культура и наука к этому времени полностью выдохлась, окостенела. И она не была уничтожена, так как арабский Магриб не был затронут нашествием, и в Каире по-прежнему заседали имамы и улемы, так и сяк толкуя строчки из Корана. Только это всё уже была пена, мыльные пузыри. И никому это было не нужно, кроме тех самых мудрецов-толкователей, привыкших парить мозги изрядно расплодившимся к тому времени всевозможным халифам, султанам и эмирам.

— Так! — Уот вовсю вертит карандаш. — Всё так! И эмпирическая наука, характерная для диких цивилизаций, не имеющая практического смысла и нужная только самим учёным, кормящимся от неё. И мудрецы-толкователи, озабоченные лишь подведением «идеологической базы» под очередные зверства и идиотские выходки своего хозяина-кормильца. И вконец забитый, рабски покорный народ, нищий и неграмотный, которому плетями прививали «правильный образ мыслей». И особенно фанатическую ненависть ко всем «гяурам», которых «правоверные» мусульмане и за людей не считали. Да, Рома. Рабство — тяжкая и трудноизлечимая болезнь. Но рабство, осложнённое религиозным фанатизмом делает летальный исход данной цивилизации практически неизбежным. И если бы не Чингис-хан, вполне возможно, вся Земля сейчас уже жила бы по законам шариата, причём такого шариата, что мало бы никому не показалось. А чудовищные исламско-китайско-индийские войны, которые начались бы вскоре, не случись Чингис-хана, унесли бы в итоге не меньше жизней.

Серебряный карандашик вертится пропеллером. Всё, решено, завожу себе такой же. Нет, чётки, как у папы Уэфа…