Продолжение следует...

Так окончил свой боевой путь смелый, умный и весёлый человек, «спец» с Восточной улицы. Он шёл по жизни впереди меня. Познакомившись, я спрашивал у него: «Как у вас в спецшколе?» Позже: «Как у вас на фронте?» Он командовал батареей, потом батарею дали мне. Я во всём хотел походить на него. И вот его нет.

За эту смерть, за гибель девушек-зенитчиц, за сотни жизней, оборвавшихся здесь, на этих зелёных холмах, врага настигло возмездие через несколько дней.

...Километров двадцать мы двигаемся по лесной дороге через кладбище. По канавам, на опушках и полянах — трупы гитлеровцев, убитые лошади. Вздувшиеся и уже лопнувшие. Тысячи разбитых и перевёрнутых повозок, орудий, остовы сгоревших автомашин, уткнувшиеся в землю пушками «тигры» и «пантеры».

В нескольких местах лес «выбрит» гигантскими взрывами складов боеприпасов.

Кричат раненые. Те из них, кто может хоть как-то двигаться, ковыляют нам навстречу. Спрашивают по-русски: «Где плен?»

Потом попадаются остатки дивизии с генералом во главе.

Едут мимо наши. Балагурят:

— Ну, прикурили?! Война кончилась?

Пленные останавливаются. «Гитлер капут!» Это солдаты. Офицеры смотрят в землю.

Горит лес, горят дома крохотных деревенек. Тяжёлый горько-сладкий смрадный дух вызывает тошноту даже у бывалых фронтовиков.

Когда же кончится эта дорога? Мы едем по ней уже не первый час.

К вечеру небо расчерчивают зигзаги молний. Начинается гроза. И так кругом всё горячо, что дождевая вода превращается в пар.

Трактористы включают фары, и их свет выхватывает из дыма и тумана новые вереницы пленных и силуэты сброшенных в кюветы танков.

Вырвавшись на свежий воздух, мы день или два после этого не курили...

Марши, переходы были длинные, большие. Остановки короткие. Едва стали — роем окопы. Только успели «закопать» пушки — команда: «Моторы!»

Всем доставалось, но больше других — нашим трактористам.

На марше огневик или управленец залезет на прицеп, поспит. Или на пушке подремлет. Трактористу нельзя: он ведёт трактор. В обороне батарея стреляет не часто, и орудийцу-пушкарю есть время перевести дух. У тракториста времени нет: он ремонтирует трактор.

Шесть тракторов в батарее. Девять чумазых водителей. Все бывшие эмтээсовские. И командир отделения тяги сержант Бормотов тоже работал до войны в МТС.

У Бормотова всегда озабоченное, усталое лицо. И глаза, молящие о запасных частях.

Но их почти не дают. А тракторы идут от самого Дона.

На колхозной Украине водителям наших тягачей было легче. Едва останавливались в селе или на хуторе, Бормотов сразу интересовался у местных жителей, где тут была МТС, и шёл с товарищами «кулачить» заброшенные машины.

А тут и «кулачить» нечего. Гайки и те других стандартов.

Всегда вежливый, тихий, приходит ко мне командир отделения тяги.

— Я доложить... Тракторы дальше идти не могут... Поглядите, траки летят... Звёздочки надо менять. Подшипники перетягивать... И вообще...

— Что вообще?

— Я же давал вам список деталей первой необходимости. Зарез полный!

Да, список он мне давал, и я писал рапорт. Снабженцы разводят руками. Сверху говорят: «Обходитесь своими силами».

Теперь уже я спрашиваю:

— Что будем делать-то, Бормотов? А?

— Что скажете...

— Что скажу? Другие батареи как-то обходятся, и вы, думаю, выход найдёте.

Сержант нерешительно мнёт в руках промасленную шапку, потом говорит:

— Ну, ладно. Ну, раз надо. Ночку поработаем — посмотрим.

Ночью трактористы возятся у своих уставших машин при свете фар. Или зажигают паклю.

Стучат, сваривают, ставят на тракторы самоделки, а утром ко мне снова приходит Бормотов.

Спрашиваю:

— Как дела?

— Дела? Да километров сто ещё протянем. Сейчас ребята отдохнуть часок хотят.

А отдыхать не придётся: снова приказ о марше.

Не спали как-то пять или шесть ночей подряд. То шли вперёд, то нас перебрасывали с одного участка фронта на другой.

Остановились под вечер в небольшой деревушке. Надеялись на передышку. И только отцепили пушки от тракторов — «Заводи!»

«Девятка» шла в колонне бригады головной. Я сидел на первом тракторе рядом с водителем.

Идущий головным прокладывает маршрут. В руках у меня была карта. Светил на неё электрическим фонариком. Сверял с картой развилки дорог, перекрёстки. Уточнял путь.

Сколько карт я уже перевидел и проехал! Получал в штабе под расписку, под расписку сдавал, когда лист кончался. А эту, единственную, не сдал.

Уже начинало светать, и вдруг на какой-то момент — мне кажется, на секунду — я выключился. И тут же вздрогнул. Карты в руках не было. Не было её ни под ногами, ни на земле. Унёс ветер.

Пришлось пропустить вперёд «восьмёрку».

Первый раз в жизни я почувствовал усталость.

Приходила усталость, но приходил и опыт. За городом Сколе «девятка» третьим снарядом попала в мост, по которому двигался немецкий обоз. Пробив настил, снаряд взорвался, и мост рухнул.

Вырабатывалась интуиция. Обострялись зрение, осязание, слух. Как говорил Саша Мамленов, после некоторого времени пребывания на фронте артиллерийский офицер становится прибором.

А трудности росли: путь наш лежал в Карпаты. Армии 4-го и 1-го Украинских фронтов шли на помощь Словацкому национальному восстанию.