Продолжение следует...

Но нас не так удивляла разница между богатством и нищетой, нас не так поражала сама нищета. Удивительно было, что бедные люди порою нам были не рады.

Спросишь: «Эта дорога идёт в такое-то село?» Отвечают: «Не знаю» или несколько пространнее: «Раньше шла, а теперь неизвестно». Плоды работы ведомства Розенберга и местных националистов. Этим тёмным, обездоленным людям внушили, что в случае прихода русских их ожидает самое страшное, что есть на свете: Сибирь и колхоз.

А я только два года назад был в Сибири и ещё не забыл вкуса сочных пельменей. И не стёрлись воспоминания о богатом ишимском базаре, где силачи-казахи с кряхтением рубят коровьи и бараньи туши, где целые ряды заняты молочным: творогом, сметаной, ряженкой, молоком топлёным и молоком «кубиками» — замороженным в формах. И это — в сорок первом и сорок втором, в войну.

В селе под Коломыей бородатый человек в домотканой рубахе, подпоясанной верёвкой, прятался от меня за деревом, полагая, видимо, что я немедленно отправлю его в Сибирь к белым медведям. И придётся тогда ему оставить свою хижину с распятиями Христа, пустую хижину на краю смрадного болота.

Очаровал нас Ужгород — уютный, чистый и зелёный, если судить по несчётному количеству деревьев! Тогда на них оставались последние листья.

Мы вошли в него с первыми частями вечером и всю ночь вели огонь: гитлеровцы контратаковали.

Несмотря на то что было поздно и вокруг шёл бой, горожане встречали нас на улицах.

У шеститонного прицепа, на котором «девятка» возила снаряды, лопнула ось. Обломилась в том месте, где она входила в колесо.

Собрались у накренившегося прицепа местные люди, успокаивают меня:

— Не волнуйтесь. Мы починим.

Говорят по-русски.

— А кто вы?

— Мы рабочие с завода «Козар Людвиг». Год с лишним дома сидим. Разогнали нас немцы. Электростанцию взорвали. Станки поломаны. Начальства никакого нет. Но завтра без приказа мы все решили выйти к семи часам. Так что подвезите прицеп вот туда. Это и есть завод.

— Когда будет готово?

— Завтра в четыре часа дня.

— Но у вас нет электроэнергии... У вас...

— Мы сказали: в шестнадцать ноль-ноль. Этот прицеп будет первой продукцией завода после освобождения...

В шестнадцать ноль-ноль я приехал на завод и не узнал свой прицеп.

Они не только поставили новую ось, но перебрали и заменили рессоры. На бортах, там, где было по одной гайке, привинтили вторую. Кроме того, прицеп выкрасили зелёной краской. Ступицы колёс и спицы — красной, стрелу — чёрной.

Они работали влюблённо. И не пойму, как они смогли отковать и выточить новую ось, отполировать «шарики» на её концах, изготовить новые рессоры, когда у них не было ни электричества, ни газа, ни пара, а станки поломаны! Прицеп передавал коренастый, ниже среднего роста человек с редкими седыми крапинками в волосах. И с очень приветливым, добродушным взглядом. Отрекомендовался: «Я — директор».

За Ужгородом НП «девятки» находился около дома, на котором висела медная табличка: «Сей дом принадлежит американскому гражданину Иону Боднару, юридические права которого охраняются по поручению американского правительства швейцарским посольством в Будапеште».

Табличка была на венгерском языке, а рядом с ней — приколотая кнопками бумажка с русским переводом.

Некогда Боднар жил в Нью-Йорке и был капельмейстером. В доме на стене — память прежней профессии: фуражка с лирой и дирижёрская палочка.

Он оставил музыку и приехал сюда потому, что врачи советовали переменить климат. Занялся сельским хозяйством. У него пшеничные поля, кукуруза, скот, виноградники.

Днём Боднар сидел на веранде в качалке, дымил трубкой и наблюдал, как работают батраки.

Он сидел на веранде и тогда, когда батраки разбежались, так как бой шёл рядом.

Я думал: неужели он полагает, что авторитетная медная табличка верно охранит его и от осколков снарядов?

...Бои не утихали с рассвета до темна. Била артиллерия. Метали огненные стрелы «катюши». И не исчезали с небосвода весёлые шестёрки «илов».

«Илы» расстреливали передний край противника из крупнокалиберных пулемётов, высыпали на него мелкие бомбы и, покачавшись с крыла на крыло, уходили на аэродром. Немцы называли их «летающими танками» и «чёрной смертью».

К вечеру бой задыхался в дыму, мы оставляли на своей скирде одного наблюдателя и шли в гости к Боднару.

И тогда хозяин подавал команду жене и дочери:

— Солдатам — жареную свинину и чай, офицерам — курицу и кофе.

Вместе со мной был лейтенант Бородянский, командир взвода управления. Он отличался спокойствием, выдержкой и неторопливостью. Исповедовал принцип «тише едешь — дальше будешь». Но действовал всегда уверенно, наверняка. На вещи смотрел философски, чуть со скепсисом, с полуулыбкой. И излучал такое обаяние, что сердиться на него было невозможно.

Мы прошли с ним Западную Украину, Карпаты и стали друзьями. Он был верным товарищем, интересным собеседником, хорошо знал дело. Был горд, но без амбиции.

В часы передышек рассказывал мне о своих приключениях. Жил он в Харькове. В детстве убежал от родителей, путешествовал. Попал в детдом. Потом, насмотревшись разной жизни, успокоился, стал степенным.