Проект «Убийца». Том 2

Рейвен радела о нём, как настоящая мать, меняла ледяные полотенца на лбу, стирала лихорадочный пот с бледного лица. Приносила горячий бульон, заставляла пить жаропонижающее. Но ни разу не предложила вызвать скорую. Боялась, что тогда он не вернётся в её жизнь.

Он бредил, говорил невнятно, из-за чего Рейвен не могла разобрать ни его просьбы, ни проклятья.

Когда на лбу выступал холодный пот, зубы стучали, а тело сводила судорога, она пыталась унять его истерику. Сплетала их пальцы и вопрошала, чем она может ему помочь. Несла несусветную чушь о том, что всё пройдёт. Но Леон знал: то, что бушевало в его душе, не закончится никогда.

Все слившиеся в один час дни он провёл на неразобранном диване. Во время припадков запрокидывал голову, руками впиваясь в подлокотник за головой, так что белели костяшки пальцев. Ноги немели, когда пудовая тяжесть на сердце распространялась по всему телу, источая маленькие, но острые импульсы до самой макушки.

От приготовленной Рейвен пищи его рвало, желудок не желал принимать ничего кроме воды и бульона. Леон отказывался от всего, прятал руки под пледом согласно ритуалу, застыв невидящим взглядом на потолке – диким и безумным. Лицо в эту минуту выражало тяжкое бремя, навсегда поселившееся в его сердце, оставившее неизгладимый отпечаток в глубинах печальных глаз.

Он цеплялся за прежнюю жизнь, за старые воспоминания, которые так долго отгонял от себя по совету миссис Гилл: «Жить сегодняшним днём».

Но с потерей контроля не только над телом, но и рассудком, оживали красочные картины. Дни, которые он в ту пору проклинал, а сейчас возвеличивал.

Когда они с Калебом напились до состояния блеющего под стол выпускника. Это было зимой – холодной и суровой. Озеро Мичиган замёрзло. И они на спор решили пройтись по тонкому льду, сами не зная, что пытались этим доказать друг другу. Итогом послужила затяжная ангина и тридцать девять градусов по Цельсию. Они провалились под лёд. Повезло, что их достали прохожие, вызвавшие скорую. Они проболели два месяца. Злились друг на друга, но не помнили, кому именно принадлежала гениальная идея. Друзья их сторонились в страхе заразиться, и от скуки Леон и Калеб ночевали друг у друга строго по составленному графику. Зараза к заразе не липнет.

Но если та ночь была холодна, то были и жаркие. Когда они всей компанией отправились в штат Мэн на слёт байкеров. Это было в середине июля. Их жрали комары, заживо сжигал плавящийся асфальт, спать мешали сверчки и шум магистрали. Они спали в разбитых у точек палатках, чтобы занять очередь за десять часов и не остаться на периферии, откуда разглядеть можно было разве что кляксы крови разбившихся гонщиков.

В тот сезон причёсок Гаррисона друг был блондином с начёсом как у псевдо-рокера. На деле выглядел как Бибер, над которым поглумились антифанаты-парикмахеры.

Они спали с Калебом в одной палатке – в тот вечер Леон поссорился с Рейвен. Во сне Гаррисон закинул на него ногу, а Леон как бы не пытался её скинуть, так и не решился разбудить друга, да так и промучился всю ночь.

А на обратном пути они все дружно отравились в дорожном кафе. И весело было только Гаррисону, который считал, что бытие познаётся через пройденные препятствия и боль. Но Леон не видел никакого духовного развития в трёхдневном расстройстве желудка, обезвоживании и потере веса.

Он вообще ни черта не смыслил в этой жизни без Калеба Гаррисона. Словно без него он становился никем.

Болезнь постепенно отступала. По ночам его изнурённое тело ещё лихорадило, а нервы были настолько напряжены, что он вздрагивал от каждого шороха и шага.

Днём он отказывался разговаривать, избегая зрительного контакта, отворачивался спиной, уходя в глубокую задумчивость или притворяясь спящим.

Но однажды Леон распахнул глаза, словно проснулся от тяжёлого сна. Испуганно сел на диване, пытаясь вспомнить, где находится. От резкой смены положения его повело в сторону, и юноша схватился за спинку дивана. Рейвен подбежала к нему, заботливо помогла лечь обратно, подложив ещё одну подушку.

– Как долго я нахожусь у тебя? – вяло спросил он.

– Пять дней, – ответила Рейвен, присаживаясь рядом, не отрывая от его ледяных ладоней рук.

Его лицо омрачилось, от её ответа он стал снова подавлен и угрюм. И всё также избегал зрительного контакта, словно имел на совести преступление.

– Что случилось, Леон? От тебя не было вестей два месяца, а неделю назад ты ворвался ко мне в таком состоянии… Боже, у тебя не было температуры, но тебя лихорадило как наркомана при ломке. Я хотела вызвать скорую, но…

– Хорошо, что не вызвала, – прервал он её, отвернувшись на бок. – Спасибо, что позаботилась обо мне. Я не знаю, почему пришёл к тебе. Ноги сами привели к тебе. Я не мог понять первое время, где нахожусь.

Ласково дотронувшись до его плеча, Рейвен заговорила очень осторожно, боясь задеть его:

– Леон, если ты не хочешь об этом говорить…я… просто хотела узнать, всё ли у тебя в порядке. Нужна ли тебе помощь…

– Как думаешь, Рейвен, имеет ли право человек отнимать другую человеческую жизнь?