Профессия

         Тысяча мыслей проносятся одновременно. О том, что старика просто попросили передать что-то хрупкое, поэтому он несет пакет в вытянутой руке так осторожно. О том, что он не знает, что внутри, и не догадывается, что это может взорваться. О том, что он неминуемо погибнет, и одна из машин…  может, эта «лада»… может, «тойота» справа… тоже взлетят на воздух.

         И последняя мысль о том, что я могу и ошибаться. Что я сделал вывод, увидев слезу Иванны и невесть откуда взявшегося старика с пакетом…

         Мы летим на красный – едва не отрываясь от земли. Иванна оглядывается на свой дом…

         И в ее глазах тоже отражается красное.

         Взрыв все-таки гремит. Из последней надежды – зацепить. Позади уже нет ни «лады», ни «тойоты», ни деда, ни светофора. На землю падают обломки, но это уже – позади… за нами. Я не останавливаюсь ни на секунду, ни на полсекунды. Я останавливаюсь только тогда, когда врезаюсь в пост милиции.

– Документы… взрыв… документы…

         Только теперь перевожу взгляд на Иванну.

– Второе происшествие со мной за последнюю неделю.

– Вы притягиваете.

         Лейтенант улыбается Иванне, а заодно и мне. И я тоже – и ему, и Иванне.

         Потом она усмехается невесело.

– Я думала, у тебя нет чутья на такие вещи.

– Уже есть. Появилось. Возникло ниоткуда. Как только увидел этого старика с ослепительно-белым пакетом. Он шел, глядя исключительно на нашу машину. Наверное, чтобы передать лично в руки.

– Не будем больше… об этом.

         Я причаливаю к ее подъезду.

– Нет, будем! Если ты считаешь, что это кара небесная и это неминуемо, ты ошибаешься. У тебя все впереди, Иванна. Все лучшее. Все, что ты хочешь, чего ты заслуживаешь. И семья. И дети, и…

         Она не смотрит на меня, держится за ручку дверцы, собираясь выйти, и никак не реагирует.

– Я тебе это гарантирую.

– Детей?

         И продолжает без улыбки:

– Не напрягайся. Я поняла, что ты хочешь сказать. И так довольно красноречиво. Может, ты бы даже убедил судебных заседателей. Но то, что будет, не зависит ни от тебя, ни от твоего красноречия, ни – теперь уже – от меня. В следующий раз кто-то просто дойдет. Или успеет выстрелить. Или проникнет туда, куда раньше не мог проникнуть. Только и всего. В таких случаях я всегда думаю: так почему не сегодня? Чтобы добавить еще несколько дней? Еще немного адреналина? Еще дюжину судебных процессов и две дюжины кошмарных снов? Почему не сейчас? Не в этот момент? 

– Приговор подписан окончательно?

– Да.

– И обжалованию не подлежит?

– Ни при каких обстоятельствах.

– И ты не можешь ни к кому обратиться с просьбой о пересмотре дела?

– Нет.

– А ко Всевышнему?

– Ну, разве что…

– Вот видишь…

21. ОТЕЦ

         Когда я назвал Слуцкого «великим адвокатом даже для советского времени», я совсем не хотел сделать комплимент отцу Иванны. Просто Аркадий Петрович Слуцкий никогда не был по-настоящему советским человеком. В советское время он жил в Израиле, вел там дела всей русскоязычной диаспоры, чем и заработал доброе имя и славу. Вернулся в Киев сразу после перестройки, в возрасте шестидесяти трех лет, успел выгодно вложить капитал, организовать консалтинговую компанию и стать лучшим в своем весьма хитроумном деле. Иванна, выучившись в Сорбонне, в конце девяностых приехала к отцу в Киев.

         Теперь ему восемьдесят.

– Поедем проведать папу? – спрашивает Иванна без особого энтузиазма.

         Обычно по субботам она собиралась на свидания со Спицыным, а теперь… папу проведывать?

         Отец дал ей все. Дал тот старт, который помог ей раскрыть себя. Но в ее голосе – ни капли нежности. Старик живет один в загородном доме – доживает на Родине, как и мечтал когда-то. У него есть водитель. Есть горничная. Есть медсестра.

         При мне Иванна не была у него ни разу. У нее не возникало желания его видеть, не хотелось общаться с ним, не было потребности просто заглянуть в глаза родному человеку.

         Я выхожу следом за ней из авто и протягиваю руку ее отцу. Слуцкий – белоголовый высокий старик, довольно бодрый, но – такой ветхий. И Иванна рядом с ним – маленькая, непохожая на него, чужая. Они не целуются при встрече.

         Деревья уже зеленеют молодой листвой. Мы садимся в беседке, жмурясь на майское солнце и на двухэтажный дом, высокий и светлый – под стать хозяину. Горничная приносит кофе, для Слуцкого – сливки, для меня – сахар, для Иванны – коньяк.

– Спасибо, Ириша, – кивает, смягчившись, Иванна. – Как ты, папа? Как ты поживаешь?

– Вчера читал о деле Ревзина. Ему бы хорошего защитника! Почему он не обратился к тебе?

– Он пользуется услугами «Короленко и Светин». Его защищает старший Короленко. Теперь подает апелляцию.

– Ты слышала, как он построил защиту?

– Да, схема несомненно ошибочна. Мы бы не разрешили Ревзину признать вину ни по одному пункту. Он мог бы вообще молчать.

         Я не знаю никакого Ревзина. Может, он вообще злостный маньяк, и его место – за решеткой. Хотя Иванна больше специализируется на экономических преступлениях.

– И эти свидетели были явно подставные…

– Да, ничего умнее не придумали.