Читаем Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе полностью

Совсем недавно, всего лишь два-три года назад, на бульварах, ведущих к Пушкинской площади, и в переулках, примыкающих к двум Бронным улицам, можно было встретить немолодого, крепкого еще человека, среднего роста, с добрым, открытым лицом. В любую погоду он не спеша прогуливался по тротуару, внимательно всматривался в лица прохожих, детей, возвращавшихся из школы. Все поведение этого человека говорило о том, что ему нравятся и эти старые московские переулки, и эти спешащие пешеходы, и этот привычный водоворот жизни. Внешний вид этого человека внушал расположение, симпатию, доверие. Видимо, не случайно к нему часто обращались прохожие и он охотно разъяснял, как пройти по незнакомому адресу. Этим человеком был Ким Филби, выдающийся советский разведчик, человек-легенда, молва о котором не умолкает и после его смерти. Если бы эти незнакомые люди знали, с кем свел их случай?

«Когда я прибыл в Москву, — любил рассказывать Ким, — по каким-то непонятным мне причинам многие останавливали меня и спрашивали, как пройти по тому или иному адресу. Спустя некоторое время я устал объяснять, что я иностранец и не говорю по-русски. Тогда я спросил моего учителя, как лучше отвечать в такой ситуации. С этого дня, когда меня спрашивали, как пройти куда-то, я неопределенно показывал рукой и говорил по-русски: «Вон туда». Спрашивавший обычно следовал по указанному направлению. Когда же я стал лучше знать город и более бегло говорить по-русски, я начинал подробно рассказывать, как пройти. Обратившийся с любопытством рассматривал меня, а затем останавливал кого-нибудь другого и задавал тот же вопрос еще раз».

Ким сразу же полюбил Москву. Он прожил в этом городе двадцать пять лет и с гордостью называл себя москвичом. Он посещал музеи, его часто можно было видеть в московских театрах, консерватории. С первых дней пребывания в Москве Ким начал изучать русский язык и через три года мог свободно изъясняться на нем. Как уже говорилось, в юношеские годы Ким проявлял большой интерес к русской литературе. Когда он в достаточной мере освоил русский язык, он с удовольствием читал в оригинале Толстого, Достоевского, Чехова.

Большое удовлетворение доставляла Киму работа, которой он отдавал много времени вплоть до своей кончины. Западные журналисты и авторы, посвятившие свои исследования деятельности Кима Филби, очень часто представляли московский период его жизни как чуть ли не «заслуженный отдых», которым Ким наслаждался в качестве «пенсионера». Нет ничего более далекого от истины. Ким всегда много работал. Он очень любил работать. Более того, Ким часто жаловался, когда ему казалось, что его недостаточно загружают делами. Колоссальный опыт, знание структуры, механизма, методов работы западных спецслужб придавали консультациям и рекомендациям Кима по различным вопросам уникальную ценность. Ким щедро делился оперативным опытом, профессиональными знаниями, он часто выступал перед молодыми чекистами, встречался с коллегами по работе, много ездил по Советскому Союзу, неоднократно бывал в восточноевропейских странах. Много труда вложил Ким в написание своей книги «Моя тайная война», которая стала настоящей сенсацией после ее опубликования на Западе. Эта умная, откровенная книга явилась не только ответом на все распространявшиеся измышления и выдумки о деятельности Кима, но и давала представление о его ярком литературном таланте. Высокую оценку книге дал всемирно известный писатель Грэм Грин. «От него ждали пропаганды, а он дал убийственные характеристики всей системе английской разведки», — писал Грин в предисловии к первому изданию книги Кима Филби на Западе. Эти высказывания заслуживают особого внимания, тем более что Грэм Грин знал о чем говорил, поскольку сам был хорошо знаком с «Сикрет интеллидженс сервис», где некоторое время служил под руководством Кима Филби.

В Москве Ким жил полнокровной, насыщенной жизнью и был счастлив от того, что оставался в строю и мог быть полезным. Громадный вклад Кима Филби в обеспечение государственной безопасности Советского Союза трудно переоценить. Его достижения в этом деле были отмечены высокими правительственными наградами — орденом Ленина, орденом Красного Знамени, орденом Дружбы народов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное