Профессионалы

Наст держал хорошо, благо лыжи были не спортивные, а широкие, более приспособленные для ходьбы по зимнему лесу. Когда торишь лыжню по целине – обычно не до бега. В лучшем случае – немножко проезжаешь на каждом шаге. Сейчас это получалось. Лыжи врезались в снег неглубоко, и шаг получался широкий. Большего, кстати, и не требовалось. Догнать волка в лесу – это даже для биатлониста не реально. А Павел биатлоном никогда не занимался. Лыжи любил, стрелять умел неплохо, но как-то не совмещал. И на волков раньше никогда не охотился. А тут пришлось иметь дело с целой стаей. Олега он в этот раз с собой не взял. Аховый из него был лыжник. Никакой попросту. Да и откуда взяться таким навыкам у черноморского морпеха? По накатанной лыжне его ещё можно было отпустить одного в Октябрьское. Или в коттеджный посёлок, например. Будучи крепким выносливым мужиком, он пёр по лыжне как трактор. Но торить лыжню в лесу…

Среди эвакуированных из Санкт-Петербурга было несколько человек, уверенно чувствующих себя на лыжне, но никого из них выпустить даже против одного волка Павел бы никогда не согласился. Волк – это вам не собака. И охотник, который этого не воспринимает, легко может сам превратиться в дичь. А белорусы, двое из которых имели немалый охотничий опыт, уже уехали домой. С оказией. Роль оказии сыграл военный транспорт из 138-й бригады. За работу с белорусами расплатились натурой. Тушёнки выдали, рыбных консервов, сахара, кое-какого обмундирования с армейского склада. Не бог весть что, конечно, но всяко лучше, чем ничего. Зато доставка за армейский счёт почти до самого дома.

Вот так и получилось, что когда окрестности начала терроризировать волчья стая, пришедшая, по всей видимости, из Финляндии, выбирать оказалось не из кого. Ещё повезло, что это произошло не осенью, когда перемешанный с пеплом снег валил почти без перерывов, и не в разгар необычайно суровой для этих мест зимы с морозами под тридцать и почти нулевой видимостью, а только сейчас, в конце марта. Нет, зима ещё не закончилась, по ночам температура опускалась ниже минус пятнадцати, но днём уже было ощутимо теплее и, главное, намного светлее.

А вначале было очень тяжело. Эвакуированных из Санкт-Петербурга было много. Почти батальон, если по армейским меркам. В Октябрьском, как и прикидывал изначально Олег, смогли разместить на зимовку всего восемьдесят человек. В коттеджном посёлке – почти двести. Там домики были побогаче, из цилиндрованных брёвен, с отделкой и утеплением. Окна перестеклить заново и можно зимовать. В бараки, построенные белорусами в садоводстве, приняли ещё двести человек. Сначала часть людей пытались разместить в уцелевших летних домиках, которые белорусы слегка подшаманили, кое-как утеплив хотя бы по одной комнате. Но когда ударили серьёзные морозы, все обитатели этих домиков перебрались в бараки, где к этому времени уже освободилась часть мест. Ещё восемнадцать человек разместили в Местерьярви.

Таким образом, набрался батальон некомбатантов. В основном пенсионеры, женщины и дети. Людей трудоспособного возраста было очень мало: учителя, искусствоведы, работники сельхозакадемии. Был даже один экономист. Почти все с некритичными дозами облучений и без сильных ожогов. Всех, кто получил сильные радиационные поражения, эвакуировали в санатории, где им могли оказать медицинскую помощь и организовать хоть какое-нибудь лечение.

Состояние у большинства было подавленное, некоторые находились буквально на грани нервного срыва. Немалую роль в этом играло и отсутствие у многих предметов первой необходимости. С собой они могли взять только то, что в состоянии были унести сами: один-два чемодана или пара сумок на человека. А некоторые, застигнутые бомбардировкой вдали от дома, не имели и этого.

Чтобы отвлечь людей от депрессивных мыслей, их нужно было занять какой-нибудь работой. Причём не из-под палки, а так, чтобы они сами проявили заинтересованность. Совместный труд сплачивает намного быстрее, чем праздное сосуществование. Появляется чувство локтя, общие интересы.