Профессор Допотопнов. Необыкновенные приключения в недрах Земли.

Дольше оставаться в этом месте им незачем было, и путешественники решили отправиться далее. Они целый день почти плелись по направлению к северо-западу. Несмотря на то, что здесь было много любопытных предметов для наблюдений, ими овладело тоскливое, неприятное чувство.

Англичанин сообщил геологу о том гнетущем впечатлении, которое производит на него эта местность.

— Ничего удивительного тут нет, — ответил профессор. — Для нас, существ с теплой кровью, впечатлительных, подвижных, мир этот ничего привлекательного представить не может. Это ночное или сумеречное существование, это какая-то полужизнь или даже четверть жизни, если можно так выразиться.

— Все здесь как-то мертво, равнодушно, вяло…

— Еще бы! Юная природа!

— Ну уж и юность, нечего сказать!

— Конечно! Позвоночные, несмотря на свои внушительные размеры, находятся еще на очень низкой ступени развития и очень молоды в сравнении с тем временем, которое им предстоит еще пережить. Вспомните только позвоночных нашего времени и посудите, какая между ними громадная разница. Да от них больше и требовать нельзя. Они родились в тяжелой среде, под давлением морских волн, среди вечного мрака, — что же удивительного, что первые шаги их в новой стихии неловки, что блеск солнца им неприятен, что они не умеют пользоваться своими конечностями, что они с трудом ползают по сухой почве и охотно возвращаются в прежнюю стихию.

— Вы правы, профессор, — без сомнения, это еще жалкие, несчастные существа.

— Именно жалкие и несчастные. Природа вызвала их к жизни, дала им возможность пользоваться жизнью, но не дала им еще способности живо воспринимать впечатления. И вот они проводят свой век в полумертвом, словно оцепенелом состоянии. Кроме унылого писка пресмыкающихся, ни один звук живого существа не нарушает царящего на земле молчания. Не слышно ни звуков радости, ни вздохов, ни стонов. Единственными звуками являются шепот и шелест растений, колеблемых ветром, плеск дождя, шум потоков, раскаты грома и подземных канонад. Кажется невероятным, когда подумаешь, что ни одно из этих позвоночных ни разу не испытало ни радости, ни горя. Видел ли, например, кто-либо игру лица у рыб, этих бессловесных созданий, которые решительно ничего неспособны выразить? Несмотря на свою гибкость и проворство, они носят какую-то маску, которой не снимают всю жизнь. И если бы черты их даже смягчились и сделались способными выражать ощущения гнева, горя и радости, то и в таком случае мы ничего нового не увидим, так как больше того, что они показывают, им, бедным, нечего и показать…

Профессор замолк и глубоко задумался.

— Бедные, говорите вы, — заметил лорд. — Но, по-моему, мы можем завидовать им: они во сто крат счастливее нас. Они не знают, правда, счастья, которого так мало на земле, но не ведают и страданий — ни личных, ни чужих…

— Уж кому-кому, лорд, только не вам жаловаться на недостаточность счастья на земле, — сказал профессор.

Лорд вспыхнул.

— Что же из того, что я лично счастлив, что я могу пользоваться жизнью, как мне нравится? Но ведь я не глух и не слеп! Я отлично знаю, что в то время, как я смеюсь, десять человек плачут, а сто молча страдают. И, конечно, мое счастье отравлено!.. Однако, — прибавил он после некоторого молчания, — мы так разговариваем, точно мы уже у себя дома. А между тем, мы не знаем еще, что будет с нами на завтрашний день.

Геолог тяжело вздохнул. Терзавшая его загадка опять предстала перед ним во всей своей сложности и ужасе. Лорд Пуцкинс, видя его смущение и желая дать его мыслям иное направление, перевел разговор на другое.

— Интересно знать, — сказал он, — может ли наука ответить на вопрос, какой вид будет иметь Европа завтра, то есть, вероятно, в юрский период?

— Европы, в том географическом значении, как мы привыкли понимать, вовсе еще не будет завтра, если мы действительно доберемся за эту ночь до юрского периода, — ответил геолог.

— Я об этом уже думал. Она, вероятно, будет меньше или больше, но какой она будет иметь вид?

— Если говорить о пространстве земли, называемом Европой, то часть его будет выдаваться над океаном; если же вопрос идет о границах Европы, то ничего об этом сказать нельзя, так как, в сущности, тогда не было Европы, как не было Азии и других частей света.

— Ни одной части света? Что же было вместо них?

— Были моря и суши, имевшие совершенно другой вид, нежели в наши времена.

— Жаль, что в то время не было географов, — сказал лорд.