Профессорятник

Можно, конечно, иронизировать над американской идеей цеплять навигаторы прогульщикам, но разве инициатива генсека Юрия Андропова в начале восьмидесятых устраивать облавы в кинотеатрах прямо во время сеансов, когда милиционеры и дружинники искали прогульщиков среди зрителей, является менее идиотской? Если экономика СССР пришла в упадок из-за разгильдяйства, прогулов и пьянства на предприятиях, как считали советские лидеры, то следовало менять саму экономику (как в известном анекдоте об убыточном борделе, где постоянно меняли мебель, вместо того, чтобы сменить представительниц древнейшей профессии).

В этой связи возникает и следующий вопрос: а стоит ли вообще контролировать посещение занятий в университете, считать его обязательным, и не является ли самой настоящей глупостью применять меры наказания за пропуски, снимать в балльно-рейтинговой системе баллы за непосещение? Ведь есть немало одаренных студентов, которые вполне успешно сдадут большинство экзаменов по книжкам? Студент — это не «г.., плавающее на поверхности явлений», как однажды цинично заметил мой коллега-философ, а вполне взрослый человек, который должен понимать, куда он пришел и зачем.

Но, этот вопрос не столь элементарен, как кажется. Во-первых, многие университеты мира своими уставами обязывают студентов посещать все виды учебных занятий, определенных учебным планом, а кафедры, в свою очередь, могут специальными решениями снимать баллы за непосещение занятий, особенно при кредито-рейтинговой системе обучения. А, во-вторых, что не менее важно, вряд ли стоит переоценивать степень самостоятельности студентов: разрешить им увиливать от занятий и сдавать экзамены по книжкам — значит, завтра в аудиториях останутся их единицы. Наконец, в-третьих, учебными планами предусмотрены лабораторные и практические занятия, лишь посетив которые можно получить многие практические навыки.

Как бы там ни было, в СССР посещение занятий считалось «святой» обязанностью студентов, и за этим пристально следили комсомольская и партийная организации, деканаты, а также кафедры. Об одном поучительном «опыте» контроля кафедрой экономической географии за посещением студентами лекций и практических занятий мы попытаемся рассказать. Командовал «педагогической экзекуцией» профессор Сутягин Павел Григорьевич — легендарный советский дипломат и разведчик, дважды плененный немцами и дважды «обмененный» и возвращенный в СССР, друг известного норвежского ученого и путешественника Тура Хейердала, и наконец, допрашивавший самого известного немецкого летчика-аса Мюллера.

На заседание кафедры пригласили несколько «отъявленных» прогульщиков с тем, чтобы оказать на них меры общественного воздействия. Казалось бы, уж кто-кто, а «развязавший язык» самому Мюллеру, Павел Григорьевич найдет эффективные методы влияния на студентов, нарушающих общепринятую дисциплину.

И вот в кабинет заведующего, где шло заседание, приглашается прогульщица Вера Чумакова — студентка четвертого курса.

Сутягин: Проходи, деточка, садись дорогая. Только не волнуйся, пожалуйста: здесь все твои искренние друзья. Расскажи нам, сколько часов тобой пропущено и объясни нам, что же с тобой происходит такое?

Чумакова (волнуясь, заплетающимся языком): Мною пропущено сорок..., нет, двести серок часов из-за невыносимых головных болей — меня они мучают часто, и отсюда все мои пропуски.

Сутягин: Головушка, говоришь, болит? Ах, бедненькое мое дите, это дело запускать ни в коем случае нельзя— поверь мне. Кстати, имей в виду: у меня всегда с собой есть таблетки от головной боли— подходи в любой момент и спрашивай, не стесняясь (жена профессора — врач Ирина Сергеевна надежно снабжала его всякими лекарствами).

Соколов: Павел Григорьевич, не «бедненькое дите», а отпетая бездельница и халявщица, лоботряска. Повесить тебя надо, Чумакова — и все дела. Ишь, ты, головушка у нее болела? По «балде» надо было своевременно дать — тогда бы, может, она чуть-чуть и просветлела у тебя — иди отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели.