Прогулка. Самый простой источник радости и смысла

Кстати, у Мэллори был и другой, более распространенный ответ на вопрос, почему он так упорно штурмует Эверест, которым альпинист весьма своеобразно иллюстрирует практическую ничтожность своей величайшей мечты. «Мы не найдем там ни фута земли, пригодной для того, чтобы засадить зерновыми культурами и выращивать продукты питания. Эти земли бесплодны и бесполезны. Так что, если вы не в состоянии понять, что в человеке, который принимает вызов этой горы и идет с ней на встречу, есть нечто особенное; что в этом состоит борьба за жизнь – двигаться вверх и только вверх, – вам никогда не постичь, зачем мы это делаем. От этого приключения мы просто получаем радость, радость в чистом виде. А ведь это, по сути, и есть конечная цель жизни любого из нас. Мы живем не для того, чтобы есть и зарабатывать деньги. Мы едим и зарабатываем для того, чтобы жить. Вот что значит жить и вот что такое жизнь». И одна из наших самых важных задач – никогда не забывать, что тот вид радости, о котором говорит Мэллори, краткосрочен. Конечно, после трудной экспедиции никто из ее участников не рвется немедленно снова в бой. Но через несколько месяцев или год, проведенный дома, желание опять отправиться в путешествие возвращается. И Мэллори всегда шел ему навстречу.

Восторг, возникающий при покорении высочайшей в мире горной вершины, тоже мимолетен. Когда я туда добрался и наконец мог остановиться, выпить чаю и насладиться видом Гималаев сверху, я почувствовал, что тронут до глубины души, что от наплыва чувств у меня в горле растет ком. Я выпрямился и воздел руки к небу. Однако моя радость очень быстро улетучилась – через несколько минут, когда я спросил себя: «Черт возьми, и как теперь спускаться?»

Джордж Мэллори умер так же, как жил, на Эвересте, в 1924 году. По пути на вершину или уже спускаясь с нее – никто не может точно сказать. В поход альпинист взял с собой фотографию жены Рут, которая однажды написала ему в письме такие слова: «С тобой я хочу состариться вместе сильнее, чем с кем-либо другим. Ты уже сделал меня лучше, чем я была прежде». Он собирался оставить фотокарточку на вершине горы. Когда тело Мэллори нашли, при нем не было фотографии. Альпинист мог или оставить ее на Эвересте, или потерять, или просто забыть взять с собой. Мне хочется верить в первое.

* * *

Рай там, где я.

Эта мысль частенько приходит мне в голову, когда я сижу дома в гостиной с хорошей книгой в руках или обедаю с людьми, чью компанию очень ценю, или отправляюсь на прогулку. Конечно, это приятное состояние быстротечно. Даже если наше окружение не меняется. Впрочем, неприятные переживания тоже, как правило, быстротечны. Объясняется это тем, что даже продление того или иного чувства в итоге приводит к иному состоянию. Так что ощущение внутреннего благополучия никогда не бывает бесконечным. Чтобы оно длилось долго, его необходимо чем-то подпитывать.

Я не раз слышал, что благоразумные люди приравнивают рискованные экспедиции к игре со смертью. И вполне понимаю, почему, по их мнению, подобные авантюры бессмысленны. В конце концов, готовность добровольно подвергать себя сильному холоду, голоду и неопределенности и правда кажется абсурдной – что само по себе наглядно демонстрирует, как далеко наше общество продвинулось в плане достатка и благополучия. Однако рискованные экспедиции ни в коем случае не стоит воспринимать как игру со смертью. Совсем наоборот. Это отличный способ сделать свою жизнь богаче и полнее.

Прежде чем отправиться в поход, я всегда стараюсь минимизировать риски. А потом, когда любуюсь закатом, перебираюсь через зияющую расщелину; перелезаю через забор с колючей проволокой, чтобы проникнуть в железнодорожный туннель, или сталкиваюсь нос к носу с голодным белым медведем, меня охватывает чувство полноты и абсолютного присутствия в настоящем моменте. И опять же, рай там, где я. В такие моменты и в том месте ничто не наполнено большим смыслом, чем моя жизнь. И я бы ни за что на свете не отказался от этих впечатлений и опыта. Мы стремимся к опасности, потому что опыт напряженных ситуаций и наша способность преодолевать их воспринимаются нами как подтверждение собственной жизнеспособности. Иногда двадцать секунд превращаются в вечность. Только настоящий момент имеет значение, когда, мучимый страшной жаждой, ты вдруг выходишь к горному ручью, или когда свисаешь с отвесной скалы, или устроился на валуне и изучаешь плывущие в небе облака. Но сейчас и вечность необязательно противоположности. В описанных выше и многих других случаях время останавливается, и ты можешь испытать оба чувства одновременно.

Я обожаю ходить пешком долго-долго, до полного изнеможения, когда уже просто готов рухнуть на землю от усталости. Чтобы испытать истинное удовольствие, усталость и абсурдность ходьбы должны слиться так, чтобы их уже нельзя было отделить друг от друга. Моя голова тоже меняется. Мне уже не важно, сколько прошло времени; в голове нет абсолютно никаких мыслей; и я сливаюсь с травой, камнями, мхом, цветами и горизонтом.