Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова

Попасть на такой же концерт, какой тайно проходил под землей столетие назад, у нас, видимо, нет шансов, но посетить катакомбы может всякий. Поскольку в наши бурные времена в Париже развелось много всякого экзотического, преступного или просто нищего люда, приток которого встревожил полицию, власти решили упорядочить визиты и оставили открытым лишь один вход – близ площади Данфер-Рошро. На этой бывшей парижской заставе (как видите, Париж кончался еще и в конце XVIII века в каком-нибудь километре к югу от бульвара Монпарнас!) Никола Леду воздвиг столь же изящные павильоны, как и у других застав. Вот через один из этих павильонов на Данфер-Рошро и входят нынче в катакомбы.

Спустившись по ступенькам на двадцатиметровую глубину, публика попадает в подземные галереи. Где-то под улицей Алле мы вдруг уклоняемся вправо и видим вытесанное в камне изображение крепости Мак-Магон, что на Балеарских островах. Герцог Ришелье взял эту крепость в 1757 году, и один из освобожденных им из крепости узников, бывший солдат армии Людовика XIV по имени Декюр и по кличке Босежур, поступивший служить в здешний карьер и привыкший, видимо, за годы заключения к жизни в подземелье, начал вытесывать здесь из камня подобие своей крепости-тюрьмы, а увлекшись этой художественной самодеятельностью, просидел под землей еще пять лет, уже добровольно – как видите, охота пуще неволи. Здесь он и погиб, был задавлен обвалом, когда решил прорубить лестницу.

Из этого помещения, называемого Ателье, экскурсант попадает на кладбище костей, в так называемый оссуарий. Над дверью, вырубленной в скале, – строка из Делиля: «Остановись, ты входишь в Царство мертвых». Ну а дальше – кости, кости, кости, обрамленные вдоль галереи орнаментом из устрашающе скрещенных берцовых костей, увенчанных черепами. Такие скопища костей можно встретить при многих старых церквах на Западе. Мне доводилось видеть их в Эльзасе, в Чехословакии, в Германии – этакие напоминания о том, что никто, даже богачи и власть имущие не бессмертны. «Помни, что мы были вчера такими, как ты, а ты будешь подобен нам завтра», – говорят от имени скелетов бодрые надписи, все эти, так сказать, «мементо мори», напоминания о смерти. Настоятель Печорского монастыря отец Алипий объяснял мне когда-то, в годы моей пилигримской молодости, что мысль эта весьма полезная: помня о смерти, не станешь строить рядом с первой вторую дачу и хапать новый миллион. Может, напротив, дашь рубль нищему. От прочих виденных мной собраний человечьих костей здешнее, парижское, отличают масштабы – здесь, видимо, миллионов шесть парижан, в три раза больше, чем в нынешнем «собственно Париже». На некоторых из подпорных столбов в галереях есть указания, с какого кладбища поступили сюда кости, на других можно прочитать всякие философские высказывания. Есть тут и пустой саркофаг поэта де Жильбера, и какой-то подземный источник, и кое-какие указания на неопознанные скелеты знаменитых некогда людей… В общем, весьма назидательная прогулка, после которой вас ожидают 84 ступеньки, выводящие наверх через тот самый колодец, в который и спускали некогда все эти кости. Выйдя на свет Божий близ дома 36 по улице Реми-Дюмонсель, вы с облегчением убеждаетесь, что жизнь прекрасна и что ваш час еще не пробил.

От площади Данфер-Рошро

На площади Данфер-Рошро, название которой, по мнению русского писателя Савицкого, живущего в Париже, русскому выговорить не так-то легко, мне приходилось бывать часто. Здесь расположена была ближайшая к моему дому остановка прямого автобуса до аэропорта Орли (Орлибюс) и остановка прямого автобуса до русского кладбища в Сен-Женевьев де Буа, что в двадцати километрах от Парижа. Площадь эта довольно велика и, на мой взгляд, бестолкова. Пересечь ее трудно, машины мчатся во всех направлениях, нужно преодолеть множество переходов, чтобы добраться до метро, до стоянки такси или до остановки автобуса. В разных углах площади разбиты скверы, тоже отделенные друг от друга потоками машин, а на скверах стоят так же трудно достижимые памятники всяким более или менее известным людям. Ну, скажем, химику по фамилии Распай, который умер 120 лет назад, или политику по фамилии Трарие, который сто лет тому назад выступал за пересмотр дела Дрейфуса, или, скажем, умершему полтора века назад граверу по фамилии Шарле, который всю жизнь увековечивал наполеоновскую эпопею.