Джордано Бруно полагал, что пришло время глобальных изменений в государственном и церковном устройстве, и ему, выдающемуся магу и провозвестителю древней египетской религии, надлежит сыграть в них важную роль. Ждал «великих преобразований», в частности связывая их с именем короля Наваррского…
Полное отсутствие инстинкта самосохранения и святая уверенность, что в Риме его примут так же, как ранее в протестантских Англии и Германии или католических Париже или Праге, да еще дадут кафедру для проповедей в университете, сыграли с Бруно дурную шутку — такое поведение можно объяснить или гипертрофированным самомнением, которое Ноланцу было свойственно, или мессианским чувством, а скорее всего, сочетанием обоих факторов.
Венеция. Лист из альбома 16 века.
Больше того, Бруно, очевидно, не считал себя еретиком, вовсе наоборот: ему и только ему был открыт немеркнущий свет истины; он сам пишет о себе в третьем лице — «Хотя я и не вижу
По приезде в Италию он сначала живет в Падуе, занимаясь магическими практиками и диктуя трактат «De vinculis in genere», повествующий о магических сцеплениях посредством любви и сексуальности, изучает герметические печати и влияние демонических сил — согласимся, от науки в нашем понимании такие практики весьма далеки. Затем Бруно переезжает в Венецию, в дом Джованни Мочениго, и пытается начать его обучение «искусству памяти».
Что же произошло спустя почти два месяца? Почему венецианский аристократ не задумываясь сдал Бруно инквизиции? Окажись приглашение в Венецию заранее подготовленной ловушкой, надо думать, что Ноланца арестовали бы сразу же, а не тянули столько времени, да еще позволив несколько месяцев провести в Падуе.
22 мая 1592 года Мочениго вместе со своим слугой и полудюжиной крепких гондольеров запирает Джордано Бруно на чердаке своего дома, а 23 мая за подозреваемым являются стража и отцы-инквизиторы, препровождая его в тюрьму. Новый вопрос: зачем Джованни Мочениго нанял отличавшихся хорошей физической силой гондольеров — чего он опасался? Бруно был худощав и невысок ростом, к чему такие предосторожности?
Ответ, возможно, кроется в словах Мочениго, указавшего в доносе инквизиции, что «счел его [Бруно] одержимым». Судя по многочисленным свидетельствам, неконтролируемые и шокирующие припадки бешенства случались у Ноланца постоянно, причем во время приступов ярости «он говорил ужасные вещи», это не считая несносного конфликтного характера. Добавим сюда запись Рафаэля Эглина из Цюриха о странной привычке Бруно диктовать тексты стоя на одной ноге, очевидная мания величия, воспоминания очевидцев о лекциях в Оксфорде с их вычурным и малопонятным языком.
Джордж Эббот, впоследствии архиепископ Кентерберийский, так пишет о Бруно:
«…Когда этот итальянский Непоседа, величающий себя Philotheus Iordanus Brunus Nolanus, magis elaborata Theologia Doctor [Филотео Джордано Бруно Ноланец, доктор самой изощренной теологии и т. д.], <…> посетил наш Университет