Прогулки по тонкому льду

Счастье. Оно разлилось в душе, заполнило до краев, выплеснулось наружу и затопило мир вокруг. Звуки тише, цвета глуше. А перед моими глазами не хризантемы, а розы. Темные, почти черные на длинных стеблях, с запиской, вложенной в лепестки. И я дрожащими пальцами раскрываю конверт, читаю послание. И сердце мое бьется сильнее, краска опаляет щеки, душа готова парить высоко в небе, и я, не сдерживаясь, кружу по залу, обняв букет. Я счастлива, я влюблена, я любима.

— Лиа? — голос отца прозвучал какофонией в этом хрустальном мире. — Что с тобой?

Мираж лопнул и рассыпался, возвращая миру ароматы и краски осени. Холодно, одиноко, больно. Не моя жизнь, не моя память, не мои радость и счастье. Да что же это творится? Нужно поговорить с Леграном сразу же после приезда.

— Ли? — теперь отец испуганно вглядывался в мое лицо.

— Все хорошо, — нервно улыбнулась я. — Голова кружится иногда.

Я обернулась к перепуганной матушке, к замершему на подоконнике Уху.

— С каких это пор у тебя голова кружится? — обеспокоенно выдохнула мама, надвигаясь на меня в порыве беспощадной заботы.

— Мам. Я просто устала, — привычно пряча тревогу за беззаботностью, отозвалась я. — Всю ночь в поезде, потом на чердаке. Пыль, духота…

— Ты надорвешься на этой своей работе, — покачала головой матушка. — Я просила и попрошу снова. Вернись домой, Лиа.

— Не стоит, — тихо произнесла я, разливая чай в чашки. — Ты сама знаешь, что не стоит.

— Да кто им вообще дал право тебя осуждать? — взвился отец. — Ты приняла решение и использовала законное право!

От переизбытка чувств он даже по столу хлопнул ладонью, отчего вазочка с вареньем опрокинулась, заливая белую скатерть липким варевом из малины. Я осторожно взяла отца за руку, сжала, стараясь успокоить. Права, законы, что они значат там, где властвуют средневековые устои?

— Мне хорошо в столице, мне нравится моя работа. У меня все хорошо, — с нажимом повторила я.

— Может, ты все же расскажешь, что случилось у вас с Патриком? — осторожно начала мама, вытирая разлитый джем. — Мы не спрашивали. Но…

— Мам. Нечего обсуждать, — беспечно усмехнулась я. — Просто не сложилось. Так бывает.

— Бывает, — вздохнула матушка. — Но, чтобы вот так жили, жили, а потом ты уехала! У вас же все было так хорошо…

— Было. И перестало, — вздохнула я, отгораживаясь от всех чашкой с горячим чаем.

Мама еще что-то хотела спросить, но отец грозно покосился на нее, и дальнейшие расспросы были прекращены. Только Ух сидел на подоконнике и горестно вздыхал, качая головой. Он один знал, что вышло на самом деле, ведь это ему я выплескивала свою боль и обиды, прижимая к груди родного и любимого кота. Вот, лучше держать все в себе, а то не знаешь, перед кем душу открываешь. Мы молча допили чай, убрали со стола, и я, желая отвлечься, отправилась на небольшую прогулку по родному городку.

Погода уже не радовала теплом и ярким солнцем, пейзажи медленно теряли пестрый окрас, все больше и больше серея, и скучнея. Дорожка петляла по пустынным улочкам с низенькими, накрытыми дерном домами. Там, в шумном и таком огромном городе, бурлила жизнь, гремела и звенела свистками и клаксонами. Носились пароэкипажи по улицам, толкалась толпа, спешащая по делам. Здесь же время замерло. Чадили печные трубы в домах, цокали копытами лошади, запряженные в повозки и телеги. Иногда проезжали особо просвещенные горожане на велосипедах. И все, тишина, покой… скука. Старый городок на окраине империи, мир, живущий по своим традициям и законам. Мир, где все обо всех все знают, мир, где все живут по одним правилам. Мир, в котором я всегда была чужой. Мне скучны были сплетни и пересуды соседок и подруг, их скучный быт и мелкие стремления. Я мечтала увидеть мир, они желали добиться одобрения соседей. Я искала любовь и романтику, они женихов при деньгах. Смешная Лиарель, дурочка с головой, застрявшей в розовом облаке, какой смешной я казалась им тогда. Какой испорченной кажусь, должно быть, теперь.

Туманы тянулись над землей полупрозрачными сугробами, пожухлые листья шуршали от порывов холодного ветра, его дыхание пробиралось в рукава и под шарф, он норовил то задрать юбку, то сорвать шляпку с головы. И мне вдруг почудилось, что ветер забавляется со мной, бросая под ноги вихри листьев, словно это не бездушная стихия, а живое, наделенное душой существо, жаждущее моего внимания.

И я улыбнулась невидимому шалуну, следя за его забавой. Потом, сама, не понимая зачем, подняла листок с земли и подбросила. Мне захотелось, чтобы и его закружило в хороводе с собратьями. И очередной порыв ветра подхватил кленовую «одежку» и принялся поднимать ее вверх, навстречу солнцу. Шуршали листья на деревьях, гудели сквозняки на улицах, и в этом наборе звуков мне послышался голос. Тихий, едва ощутимый.

— Лиарель… — пронеслось над головой и стихло.

Я перепугано обернулась, ища взглядом источник голоса. Никого. По коже побежали мурашки страха, стало жутко и неуютно на пустынной дороге. Или я схожу с ума, или… Или домой надо идти. Решено, шире шаг и быстрее к родным стенам. Но когда это мне везло?