Прогулки по тонкому льду

В купе междугородного поезда было душно и жарко. А за окном уныло серели растерявшие былую позолоту пейзажи. Теперь миром правила промозглая сырость и бесконечные туманы, превратившие очертания мира в акварельный набросок. А поезд все мчал и мчал меня вдаль, со свистом и гулом проносясь мимо полей и деревень, выплевывая в воздух облака белого пара и распугивая птиц протяжными гудками. Солнце лениво просовывало лучи сквозь свинцовые тучи, разгоняя утреннюю серость и сырость, отчего каждый новый час в купе становился все невыносимее. Хотелось вскочить и, распахнув окна, впустить в законопаченное помещение свежий, пахнущий осенью ветер. Мечты, мечты. Паровоз раз за разом с пронзительным свистом выпускал в небо клубы сизого дыма, который тут же окутывал исполинскую машину зловонным облаком, оседая на ее стенках слоем копоти. Стук железных колес успокаивал, покачивание поезда убаюкивало, погружая в странное состояние сродни трансу. То ли сон, то ли явь. Я не заметила, как начала снова дремать, склонив голову на плечо и раскачиваясь в такт с самим поездом. Все же пришлось встать на рассвете и тащиться на вокзал, зевая и засыпая в двуколке. Очередной гудок спугнул дрему и спас от получения столь милого сувенира, как шишка на лбу.

Я снова поерзала на сидении, стараясь умоститься достаточно удобно, но увы, как ни верти, а три часа без движения дали о себе знать. Нога начала невыносимо ныть, как гнилой зуб, заставляя постоянно менять ее положение. Желание улечься звездой на полу купе все сильнее овладевало моим сознанием, но увы, ввергать в шок остальных пассажиров было бы перебором. Вытолкнула свой саквояж из-под сидения и возложила на него больную ногу, демонстрируя пассажирам напротив подошву своих жутких башмаков. Ничего, потерпят, раз уж я терплю. В моем возрасте робость — это уже даже недостаток, а не достоинство. Я снова начала дремать.

— Мелкарс! — донеслось из-за двери, и она с шорохом открылась, впуская проводника.

Поезд запыхтел и заохал, притормаживая перед остановкой. Мои соседи тоже суетились, выуживая свой багаж и захламляя им и без того маленькое пространство купе. Я меланхолично наблюдала за их суетой, ожидая, когда смогу выйти из поезда. Поправила шляпку, натянула перчатки на руки. Я никогда не тороплюсь, привычно дожидаясь, когда очередь к выходу иссякнет. Ненавижу толкаться в узком проходе, где постоянно есть риск быть сбитой особо спешащим пассажиром. А я девушка плохо маневренная, и легко травмируемая. На ходьбу нога отозвалась пронзительной болью, которая, видимо, слишком явно отразилась на моем лице.

— Вам помочь, мэса? — засуетился у подножки проводник, встревоженно глядя на меня снизу-вверх. — Я могу вас снести.

Ну и перекосило же меня, если этот паренек так нервничает. Я растерянно глянула на ступеньки поезда, прикинула, как буду по ним спускаться, и согласно кивнула проводнику.

— Если вас это не затруднит, — смущенно улыбнулась молодому человеку и подала ему свой саквояж.

— Что вы, мэса! — просиял тот. — Почту за честь вам помочь.

После этих слов мне галантно протянули руку, а потом легко на те же руки подхватили. Держали меня на весу дольше положенного, но все же соизволили установить на твердую землю. С поклоном вручили саквояж. Что же, иногда красота — это даже приятно, способствует привлечению внимания и оказанию помощи. Зачастую…

— Я могу проводить вас к пароэкипажу, мэса, — не унимался проводник.

— Это лишнее, — сдержанно, но вежливо отозвалась я.

— Мне не сложно, — заверил меня юноша, преданно заглядывая мне в глаза.

— Мне тоже, — все так же ровно и с улыбкой отказала я. — Благодарю за помощь.

И не дожидаясь продолжения беседы, направилась вон из вокзала. Уверена, он еще смотрит мне в след, восхищенно моргая глазами. Я знаю, так как подобные взгляды часто ловлю в толпе. Женщины глядят с завистью, мужчины с восхищением. Я знаю, что красива. Об этом я не раз слышала от окружающих, об этом сообщает мне зеркало в ванной, об этом твердит моя матушка. Говорят, меня даже хромота не портит.

А интересно, кинулся бы тот проводник мне помогать, будь я не только колченогой, но еще и уродливой? Или хотя бы неприметной, хромоногой мышкой? Не думаю. Увы, люди видят лишь смазливую мэсу. Бездушную куклу с золотыми кудрями и точеным станом. Женщины недолюбливают, мужчины… Мужчины, как дети, тянут руки к тому, что ярче блестит. И все другие мои качества всегда были и будут стоять на втором, а то и на десятом месте после моей внешности.