Проигравшие победители. Русские генералы

Сформированный подобным образом штаб являлся малопригодным к выполнению своих прямых функций и в совокупности с устойчивой привычкой А. Н. Куропаткина вмешиваться во всевозможные второстепенные вопросы своих подчиненных (в данном случае своего некомпетентного штаба и подчиненных ему начальников) обрекал войска на бессмысленные потери. За время ведения боевых действий в прошлом храбрый офицер противопоставил себя мелочной и малокомпетентной опекой над своими непосредственными подчиненными, показав полную неспособность к управлению высшими тактическими соединениями. Дневниковые записи участников той войны полковника С. А. Рашевского и генерала М. В. Алексеева соответственно оставили потомкам краткие, но емкие характеристики главнокомандующего: «…жданный и хваленый Куропаткин, что он сделал в течение почти 5 месяцев? – ровно ничего». «Горе той армии, которая вместо головы имеет кочан капусты, нерешительный, боязливый, гадкий. Он не допускает и мысли, что это он не способен мыслить, действовать, кипеть разумными распоряжениями… Решений много, но самое скверное из них – ничего не предпринимать…

»

Итог деятельности А. Н. Куропаткина как стратега, писал А. И. Любинский, подвели японцы. В одном из номеров японской газеты отмечено: «Вникая в план действий Куропаткина, мы приходим к заключению, что после каждого сражения, потерпев неудачу, он ждет подкреплений и опять стремится дать новый бой с целью вновь отступать. Значит, он пассивно отступает. Если это так, то мы думаем, что план Куропаткина во всем потерпит неудачу».

Командную должность в Русско-японской войне занимал и Н. И. Иванов, который, как было отмечено выше, был назначен командиром Восточного отряда, затем переименованного в 3-й Сибирский корпус. Эта война подтвердила личную храбрость Н. И. Иванова и необходимое для старшего начальника спокойствие в сражениях, не выявив, однако, других его военных дарований, что, как уже нами отмечалось, являлось вполне закономерным. Но боевые действия позволили Н. И. Иванову зарекомендовать себя в определенной степени успешным военачальником. Что, по мнению военного историка А. Керсновского, скорее всего было связано с деятельностью начальника штаба 3-го Сибирского корпуса генерал-майора Е. И. Мартынова.

Боевой опыт А. Е. Эверта, Н. В. Рузского и М. В. Алексеева приобретался в должности начальников полевых штабов (Эверт, Рузский) и генерал-квартирмейстера 1-й, 2-й и 3-й армий соответственно. Генералы не были самостоятельными фигурами в этой войне и организовывали боевые действия, основываясь на порочной стратегии главнокомандующего (А. Н. Куропаткина), пропитанной нерешительностью, пассивностью и отступательной направленностью.

Русско-японская война выявила «малую образованность в военном деле» командующих армиями, непонимание ими новой техники управления и неподготовленность к управлению соединениями и частями в современной войне. М. В. Алексеева удивляла и возмущала безыдейность совещаний, проводимых командующим армии Каульбарсом. Он вспоминал: «Для чего было вчера совещание у Каульбарса, я не знаю, до такой степени не было идеи… тона рассуждений… У нашего полководца нет решимости…» По его же мнению, «Генерал Линевич, по виду милый и любезный человек, – но как военный, это батальонный, в лучшем случае полковой командир, чуждый всяких знаний и сведений, необходимых для старшего начальника…» М. В. Алексееву вторят современные исследователи Русско-японской войны В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, резюмируя, что командующий 1-й армией Линевич был ярким представителем старой и уже изжившей военной школы. Он совершенно не понимал, «как поезда могут ходить по расписанию, если они перемещаются по рельсам». Его уму была неподвластна стрельба артиллерии по невидимому противнику.