Происхождение Каббалы

Так, Исаак из Акры цитирует «от имени Рабада», «что [сефира] бина — это грядущий мир, но [десятая сефира, называемая] атара — этот мир, и об этом говорит стих [Пс. 106:48]: „от века и до века**»[346]. Суть этого символизма уже фигурирует, как мы видели, в Бахир. Только символический термин

атара, «корона», ещё не используется там, хотя его использование уже предвосхищается в разделах 12 и 60. Но поскольку он часто используется его сыном, Исааком Слепым, вполне правдоподобно, что цитата подлинная. Труднее установить подлинность двух цитат, возможно, из одного источника, содержащихся в работе Шемтова бен Шемтова о сефирот, составленной около 1400 г. Там упоминается, тоже «от имени Рабада», символизм первой сефиры, природа которой, как говорится, указана словом би в формуле клятвы: «Мною клянусь, говорит Господь» (Быт. 22:16). Согласно своему числовому значению, 12, это слово в то же время указывает на двенадцать направлений пространства, упомянутые в Книге Творения, гл. 5, изошедшие из двенадцати «источников мудрости», которые, в свою очередь, скрыты в высшей сефире, кетер.

«Рабад также называет эту сефиру „постижением, которое не имеет конца**, ибо невозможно говорить о каком-то их постижении» [347]. Поскольку поздние каббалистические тексты XIII века часто говорят о тринадцати, а не о двенадцати источниках, текущих из первой сефиры, эта цитата, приписанная Рабаду, вполне может указывать на более старую концепцию. Слово 2’ в клятве, на самом деле, также использовалось как символ первой сефиры последователями Исаака Слепого[348]. Сразу после этого другое высказывание о первой сефире, кетер эльон, цитируется «от имени Рабада», согласно которому обозначение этой сефиры как «света, скрывающего себя» (ор ха-миталлем) было известно ему: «И он объяснил [что эта сефира так называлась,] потому что была удалена и скрыта от всего»

[349].

В той степени, в какой эти цитаты не взяты из его комментариев к Талмуду, они основаны на заметках учеников, которые приводят их от его имени. Если они подлинные, это говорит о том, что в своих устных замечаниях последователям мистицизма Рабад выражался яснее об учении о сефирот, чем в сочинениях, которые предназначались для более широкого круга читателей, получивших раввиническое образование. Терминология, как мне кажется, скорее ближе к его сыну, и это говорит о подлинности традиции. Исаак Слепой в своём комментарии к Йецира также говорит о «свете, скрывающем себя». Следует также отметить, что он заходит так далеко, что возносит непостижимость первой сефиры до степени символического обозначения. Его сын Исаак делает точно так же, хотя и в несколько иной формулировке. Сефира, которая в своей непостижимости находится вне всяких положительных определений, называется именно в соответствии с этим негативным определением. Выражение эйн соф ещё не появляется в этих цитатах, хотя иносказательное выражение хассага иле-эн ла соф, буквально «постижение, не имеющее конца», подходит близко к нему[350]

. Если эти фигуры речи о высочайшей сефире подлинные, в них уже различимы неоплатонические нотки. В случае тестя Исаака каббалистически-гностическая традиция прерывает старую традицию Саадии; у Исаака мы находим столкновение гностической традиции и возникающей неоплатонической, и это столкновение впоследствии станет ещё более заметным в духовном мире его сына.

Всё это довольно хорошо согласуется с историческими фактами. В те же самые годы, когда книга Бахир претерпевала финальную редактуру и была опубликована в Провансе, в том же самом городе Лунеле, где жил Иаков Назорей, также обитал Иехуда ибн Тиббон из Гранады, который ввёл его в литературную и религиозную традицию, сформированную, частью, арабо-еврейским неоплатонизмом. Эта традиция была очень влиятельной в мусульманских областях Испании. Между 1160 и 1170 гг. по инициативе группы с аскетическими склонностями и интересом к еврейской религиозной мысли этот учёный перевёл, среди прочих работ, Обязанности сердца Бахья ибн Пакуда и Кузари Иехуды Халеви[351]. Согласно его явному свидетельству, именно с побуждения Рабада ибн Тиббон, «отец переводчиков», перевёл главную часть работы Бахья[352].