Происшествие в Нескучном саду

Напятнали тавро ЗШД от сотворения Отвели вожаку в Кречетной слободе полаты.

Видят: цырульня; подписано на дверях: «Веницейский мастер Лоренцо. Тут стригут, чешут и кровь кидают, а ещо зубы рвут гораздо». Взошли по приступкам: есть нужда бороды подвить.

Сидят люди на лавке: рожи вощаные, глаза подбитые, шепчутся. На одном – кафтанишко зелен на зайцах; у другого – зубы подвязаны, однорядка – без рукава да рваной шлык.

Увидали чужих, – разом скочили и на уличку вышли.

Подбежал Лоренцо, мастер, к толмачу, заговорил: – Быть вам на Москве с великим береженьем. Живет у нас зернь костарня, – воровские игры в кости и в карты. Промышляют ими лихие шпыни, что по городу у людей шапки срывают, и те зерныцики и кабацкие питухи, проведав о вашем богатстве, удумали вас погубить!

Опечалились иноземцы. Неохота уж глядеть на московское житьишко. Знатно заплатили цырульнику и, бород не подвив – восвояси. Не ведают, с какой стороны беды ждать…

А наутро пришла беда. – Моровым поветрием стали мереть по слободам люди. Покрывали тело синие, железного цвету, пятна; невнятною становилась речь, а язык был как бы прикушен али приморожен, как у пьяного. И прошел из конца в конец слух: – «Черная смерть!» Сидел в приказе дьяк Таврило Щенок, вел счет на костках вишневых. Ввели двоих. На одном – кафтан зелен на зайцах, на другом – однорядка и шлык рваной; заговорили вперебой: Дознались мы, с чего мрут людишки. – Нанесли поветрие на Москву слон да арап!

Ударили тревогу. Зашумел народ, завыли по дворам бабы. А в полдень пришел к арапу со стрельцами детина в рваном шлыке и показал царской указ: – «Ехать вожаку со слоном в посад Городецкой, а буде и там начнут мереть люди – зверя убить, а клыки забрать в государеву казну».

Заплакал арап, таково жалко ему Тембу стало. Остались товарищи на Москве. Повели стрельцы слона с вожаком в Городецкой посад.

А уж там – мор. С полудня черной смертью мрут люди. Стали стрельцы совет держать. Порешили поставить до зари Тембу за тыном, а вожака запереть в избе на замок.

Притомился, задремал с кручины арап, и привиделась ему во сне тихая Индия. Будто едет он ночью в гору на белом слоне. Небо синё-синё, летят звезды, что снег, и от них – травы, дерева и все кругом – синее.

И вот уже будто по звездам едет… Закричал вдруг слон…

Проснулся арап. – Трубит Тембо. Настежь – окно. Ктото лезет в горницу.

Увидал однорядку без рукава да рваной шлык, а боле ничего не приметил. Лишь подумалось: «дай доснять!» Затянулась на шее петля. Захрипел и опять: все синё-синё, опять – Индия…

Зашарил детина в углу, все перерыл – не нашел денег. Заругавшись, вылез в окно; оглянулся. – Ревел Тембо, выкрушал бревна из тына. Храпели у стен захмелевшие стрельцы.

Чуть заднёло, пришли будить вожака. Видят: лежит синий, не иначе, как черным мором убило. Вот скорёхонько вырыли яму под сосной грановитой, спихнули арапа, заровняли место землей.

Заревел тут слон, проломил тын и пошел, топоча, к могиле. Улегся на бугорке, смирен стал; из глаз слезы бегут.

Переглянулись стрельцы. – «Копать – так копать!» Приволокли смоляные верви. Привязали к соснам слона. Тихо лежал Тембо, не чинился грозен. Принесли ослопы, колья, бердыши, пилы, топоры.

Стали тут государевы люди смотреть с опаской.

– В стрельцы ставка добра, да лиха выставка! У царя на дню семьдесят думок. Что как убьем слона, а нам в приказе за то плетей надают?..

И решили, спилив бивни, послать с отпиской к Москве и ожидать царского слова. Накинули на хобот аркан. Стали пилить клык. Ворчал Тембо, терпел.

Уж второй бивень вот-вот отпадет, да, знать, невтерпеж слону стало. Заметался, рвет путы, бьет хоботом стрельцов гораздо и в смерть. Грохнула пищаль. Распорол бердыш Тембо левое ухо. Вовсе извели бы, да прискакал из Москвы, машет грамотой гонец; кричит: – Удержитесь убойства, люди государевы! Откупили зверя ашхабадские купцы! А царю-де пакостной слон и арап не надобны. – Пущай идут в арапские земли шаха Тахмаспа народ морить!..

7

Не сошла беда. Не утихло поверив. Пуще прежнего мерли люди.

Тут сказал Иоанну Бомелий: – Не мирны в Крыму татаре, не снесет хан обиды, – пойдет на Москву. войной.

Потемнел Грозный.

– Нет мне, Елисей, покою! Хочу за грехи свои пострадать!

Грянул магик в упор: – Не время нынче подобное мыслить. Первым делом надобно хана извести.

Изумился Иоанн: – А сумеешь?

– Сумею. Взглянем лишь, что книги скажут. Пойдем, государь, со мной в тайник.

Раздобыл Бомелий с кулак воску и нож вострый, захватил слюдяной фонарь на шесте. Пошли.

Из хором крытыми сенями в Благовещенской собор вышли; там в полу под ковром была дубовая дверь. Спустились в подземный ход. Бежал из стены родник, пол – гладким камнем выложен. Бомелий шел впереди, светил. Свернули за угол, повертел Елисей колесо, – отвел плиту в сторону. И вот: висит на цепи замок превеликой; за тремя дверьми – либерея – царской тайник.

Наставлена полата коваными сундуками до сводов, на каждом – печати па проволоках свинцовые, а один сундук стоит открыт.