Происшествие в Нескучном саду

Приладил Бомелий фонарь, достал «Книгу мудреца Маркуса о десяти Сивиллах», раскрыл наугад и прочел: – «Сивилла Ерифрея предрече: горе, горе тебе, Гог, и всем вкупе рода Магог; толкование сему: Гог, сиречь – скифе, татаре, варваре».

Закрыл книгу. – Добро, государь, изведем хапа!

Задрожал Иоанн, – послышались ему шаги… Нет никого. Бежал за стеной родник, мышь пищала. Оправил Бомелий фонарь, стал воск мять…

8

Совсем потерялась в беде Аринушка. В темноте жалась к холодному камню и плакала, ничего толком не могла понять. Горько сокрушалась о родителях, то вовсе о них забывала, не ведала, за что осерчал на нее Шкурлатов, за что попала сюда – в гиблую холодную пустоту.

Вспоминала, как сои: нынче водили ее к немощной царице; сизобровый немчин клал Аринушкину руку на царицыну грудь; будто полегчало ей, встала, смеялась над личиком чудным, перекошенным… Притомилась и – век не смежив – забылась сном Аринушка, не видела, как дверной глазок зазастило Шкурлатова лицо.

Посветил в тайник – обмер: на полу – боярышня пропавшая; недвижны глаза синесветые, горючие, рассыпалась в плеск тугая червонная коса….

Прислонился к камню Шкурлатов.

– Сгубил, сам сгубил горлицу ясную! А все хмельной дьяк попутал!..

Помыслилось: «Отворю тайник!»… Да хитер замок, засов – закладной, ключи – у Бомелия… Тут близехонько почуялись ему голоса. Пошел на шум, голоса смолкли. Сделал по ходу круг (был тут давний пролом). И вот: на дверях – вислый замок отперт, красной струечкой бежит в щелку свет.

Заглянул в окошко: горит фонарь, царь и магик склонились над чем-то; стоят сундуки, как гроба.

Кинулся вспять. Нейдет из ума Аринушка. Жалит – жжет жалость неодолимая. Под дым спустил бы хоромы царские!..

Дважды спутал он преухищренно вырытый ход.

9

…Кончил Бомелий лепить. Лежала на его ладони скуластая чучелка, видать по всему – татарин. Засмеялся магик: – Чем не хан?

Положил чучелку перед фонарем на пол, помолчал, свел сизые брови, стал шептать. Надулись на шее у него узлами жилы, глаза покраснели; быстро протянул нож: – Коли, государь!

Ударил царь раз, другой, и третий ударил. Вдруг зазвенел нож, рухнул, захрипел Иоанн.

Сжал Елисей кулаки, кинулся рвать на царевой груди одежду; – и неловок же царь! – было под нею три алых ссадинки-пятна… Лежал Иоанн на полу, один глаз был закрыт, другой бился. Повернулся, плюнул Бомелию в лицо.

Утерся тот рукавом и опять завозился.

Не извели хана. Пищала в углу мышь, коптил фонарь, слюда чернела. Прыгал по каменным плитам светбагрец…

10

Кованое глухое небо над степью. Ветер, серый и терпкий, полынь мчит.

Были звезды. Нет звезд. Остались две: большая к маленькая.

У Ай-Ханым есть шелковый моток. Полететь на маленькую звезду, спустить нитку прямо вниз – шатер Девлет-Гирея там.

Проснулась Ай-Ханым, пошла по стану. – У шатра – упившийся – лежит отец. Села подле него, песню о шелковом мотке запела. Звенит степь. Храпит хан. Тишь.

Звезды. Ай-Ханым песню поет…

Встал Девлет-Гирей, выругался и выпил ковш араки.

Сидел на войлоке толстый, как жаба, растирал тело до утра.

Когда звездочка упала у шатра на руки Ай-Ханым, поставила она перед отцом еду. Вкусно пах бишь-бармак. Жирной пятерней черпал Девлет-Гирей густую лапшу и сало. Вдруг откинули ковер.

Гонец Хайреддин, что был послан к Грозному, встал на пороге и пал ниц. Подал коробок с печатью. Сорвал хан сургуч, вынул слепленное из теста свиное ухо. Молчал Хайреддин. Молчал Девлет-Гирей.

Потом сел, как сидел, и сожрал сразу полугодовалого ягненка.

Хайреддин рассказывал, как его принял Грозный.

Хан кончил есть, вышел из шатра. Толпились, подходили батыри и беи. Сказал Девлет-Гирей: – Собака – московский царь плюет на нас!.. Ты, Шигай, поведешь Улу-Юз, Тараклы, – Урта-Юз, КичиЮз поведет хан Тявка. Впереди пойду я!

Запылал в солнце ханский малиновый в полосах халат.

– Привести русского!

Чужой рукой написал Девлет-Гирей Грозному ярлык: «Иду на тебя за Казань и за Хазторокань, а все ваше добро – переведу на прах».

Снимались шатры. Скрипели кибитки и кобзы. Сверкали колпачки и плоские круглые шапочки татар.

Клубились сплошным руном стада. Лился, как дождь, слитный цокот.

Цвела степь здесь; тронулась – процветет там.

Были звезды. Нет звезд. А если из того самого места, где стояла маленькая звездочка, Ай-Ханым теперь спустит нитку – шатра Девлет-Гирея уже не будет там.

Небо над степью – кованое, глухое. Ветер с полдня – красный и терпкий полынь мчит…

11

…Под теремами в гиблой холодной темноте томилась Аринушка. Вошли стрельцы, повели; торопились чего-то.

Подул ветерок, понесло будто рекой – сыростно. Повел ход влево и прямо, и вот – травка. Зажмурилась Аринушка, радостно пьет острый водяной дух.

Над нею – стена кремлевская. Нависли грозно машикули, торчат из бойниц самопалы, стрельцы на стене смолу ставят, ладонями кроясь, вдаль глядят. Стоит круг Москвы черный дым. Закричали со стены: «Идут!

Идут!» – Поволокли Аринушку. Тут взмыло до небес красное одеяло полыхнул по кровлям огонь…