Произведение в алом

Рядом со мной студент Харузек - стоит, подняв воротник своего тонкого, донельзя изношенного летнего пальто, а у самого зуб на зуб не попадает от холода; «еще бы, здесь, в сырой, насквозь продуваемой арке ворот, он, должно быть, промерз до костей!» - и я принимаюсь уговаривать его подняться ко мне.

- Благодарю вас, мастер Пернат, - бормочет студент, отчаянно пытаясь унять дрожь, - к сожалению, я сейчас не могу, тороплюсь, понимаете... дело в том, что мне необходимо в город... и... и как можно скорее!.. Кроме того, мы и через двор-то не успеем перебежать, как вымокнем до нитки!.. А этот проклятый ливень и не думает кончаться!

Лило как из ведра, струи дождя хлестали по крышам и бурлящими потоками стекали по лицам домов - казалось, эти каменные гиганты плачут.

Время от времени я осторожно, стараясь не замочить голову, выглядывал из-под арки: отсюда видно мое окно - вон на пятом этаже, сейчас, в пелене дождя, оно и вправду выглядит каким-то заплаканным, подпухшим и мутным, словно его вымазали рыбьим клеем.

Грязные пенистые ручьи бежали по переулку, и наше сводчатое укрытие быстро наполнялось прохожими, прятавшимися от непогоды.

- Вы только посмотрите: невестин букет!.. - воскликнул внезапно Харузек, указывая на маленький пучок вывалянных в грязи цветов мирта - еще совсем недавно важный атрибут свадебной церемонии, а сейчас жалкий, истерзанный, никому не нужный, он еще пытался уцепиться за мостовую, но бурный, свирепый поток уже подхватил его и безжалостно волок в ближайшую сточную канаву.

За нашими спинами кто-то громко и грубо хохотнул.

Оглянувшись, я увидел пожилого, упитанного, хорошо одетого седовласого господина с одутловатым жабьим лицом.

Харузек тоже обернулся, но лишь на мгновение - брезгливо и досадливо буркнул что-то себе под нос и тут же отвернулся.

Этот дебелый и на вид вполне респектабельный господин и мне внушал какое-то безотчетное отвращение, и, чтобы поскорее забыть о нем, я сосредоточил свое внимание на домах: все они были удручающе серого цвета и казались такими же несчастными и покинутыми, как старые, озлобленные, всеми забытые звери, сиротливо и обреченно жавшиеся друг к другу под проливным дождем.

И все же какими угрюмыми и заброшенными выглядели эти строения! Хаотично разбросанные, возведенные вопреки всем архитектурным традициям и стилям, они торчали как сорняк, который растет там, где ему заблагорассудится.

Этим выскочкам, выстроенным здесь два-три века назад, не было никакого дела до своих соседей, впрочем, они этого и не считали нужным скрывать: и если на эту низкую желтую каменную стену - единственный мало-мальски сохранившийся остаток какого-то древнего величественного сооружения - только бесцеремонно навалились, то остальные, более ветхие постройки и вовсе подмяли под себя. Свое сомнительное происхождение этот сброд выдавал не только манерой себя держать: взять хотя бы вот этот дом - настоящий урод, кособокий, с низким, по-обезьяньи скошенным лбом; ну а тот, рядом, - длинный, тщедушный, торчащий над всеми, подобно обломку гнилого клыка...

В пасмурную, ненастную погоду может показаться, будто они спят - да, да, вот так, стоя навытяжку, уснули беспробудным сном! - и люди даже не подозревают о той коварно затаенной, враждебной им жизни, которая пробуждается в них осенними вечерами, когда густой, непроглядный туман, помогая скрыть их зловещую, едва приметную мимику, затягивает гетто своей призрачной пеленой.

За долгие годы жизни в этих кривых переулках в моей душе поселилось чувство, от которого мне теперь, наверное, вовек не избавиться: в определенные часы, глухой ночью или в раннюю предрассветную пору, эти спящие летаргическим сном громады просыпаются - возбужденно и азартно держат они свой тайный, безмолвный совет. И тогда легкая, почти неуловимая нервическая дрожь как бы невзначай, случайно, без всякой видимой

причины пробегает по их морщинистым фасадам, вкрадчивый шорох долго и путано, словно заметая следы, шныряет по крышам и, юркнув наконец в водосточную трубу, кубарем скатывается вниз, а мы, люди, тупо и равнодушно отметив эти странные и подозрительные феномены, тут же забываем про них, даже не пытаясь доискиваться до их темных, неведомых нам причин.

О, как часто грезилось мне, будто подслушал я тайные переговоры этих каменных злоумышленников, плетущих свои коварные интриги против своих же обитателей, и не было тогда предела моему ужасу и удивлению, ибо теперь мне было доподлинно известно, что эти многоэтажные исполины являлись истинными хозяевами сумрачного и запутанного лабиринта переулков; этим бездушным монстрам не было дела до таких пустяков, как жизнь и чувства: в любое мгновение они могли отказаться от них и снова призвать к себе - днем они ссужали ими тех убогих людишек, которые ютились под их кровом, ночью же взимали назад с ростовщическими процентами.