Читаем Произведение в алом полностью

Какой-то пронизывающий потусторонний холод исходил из этих «визитных карточек» кошмара - дьявольская колода буквально вмерзла в мою руку: долго еще я не мог разжать сведенных судорогой пальцев. И вновь мой услужливый разум угодливо засуетился в поисках «здравого» объяснения: не по сезону легкая одежда, долгое блуждание без пальто и шляпы по промозглым подземным переходам, суровая зимняя ночь, голые каменные стены и, наконец, эта ужасная стужа, которая вместе с лунным сиянием сквозила в зарешеченное окно, - удивительно, что я только сейчас начал замерзать!.. Должно быть, в том нервном возбуждении, которое мной владело все это время, я просто не замечал холода...

Сильнейшая дрожь сотрясала меня, студеными волнами прокатываясь по моему окоченевшему телу, а могильная стужа все глубже проникала в меня. Промерзший до мозга костей, я вдруг с ужасом понял, что мой скелет превратился в лед и к нему, как к металлическим прутьям на лютом морозе, намертво примерзла плоть.

Я бегал из угла в угол, прыгал на месте, бил себя руками - все напрасно. Стиснув зубы, чтобы по крайней мере не слышать той жуткой дроби, которую они выбивали, я сказал самому себе: это смерть - она уже запустила в мой мозг свои тощие хищные ледяные персты...

Только не спать! Как одержимый боролся я с медвежьими объятиями сна, который наседал на меня, стремясь во что бы то ни стало подмять под свою невыносимо тяжелую, поросшую густым белым мехом тушу.

Письма... письма, спрятанные в моей каморке! - разрывал мои барабанные перепонки потусторонний зык, источник которого был погребен в той ледяной глыбе, которая называлась когда-то моим телом. Ведь, если я здесь замерзну, их найдут! А «она» надеялась на меня! «Ее» спасение было в моих руках! На помощь!.. На помощь!.. На помощь!..

И я, вцепившись в прутья оконной решетки, завопил так, что пустынный переулок откликнулся многократным эхом: - На помощь!.. На помощь!.. На помощь!..

Пальцы мои разжались, я рухнул на пол и тут же вскочил вновь. Мне нельзя умирать, нельзя! Ни в коем случае! Ради «нее», только ради «нее», я должен выжить, даже если, для того чтобы согреться, мне придется высекать искры из собственных костей!..

Тут мой метавшийся по комнате взгляд упал на узел, из которого по-прежнему свисал рукав, вручивший мне эту проклятую колоду карт; я бросился к нему, развернул и, обнаружив там изношенный, необычайно древнего покроя франкский кафтан из толстого темного сукна, трясущимися руками напялил его поверх своей одежды. Сильный запах гнили и плесени исходил от этого, казалось, явившегося с того света одеяния.

Отойдя в противоположный угол, я присел на корточки и, съежившись, попытался согреться - медленно, очень медленно мое тело стало оттаивать... Вот только мой обратившийся в лед скелет не поддавался - кошмарное ощущение собственной плоти, нанизанной на ледяной костяк, не покидало меня. Неподвижно сидел я, вжавшись в угол, и лишь мой взгляд потерянно блуждал по комнате, посреди которой в лучах лунного света по-прежнему лежала карта, найденная мной первой, - Пагад.

За неимением лучшего я уставился на нее...

С того расстояния, на котором я находился, мне показалось, что изображение на карте было выполнено акварелью, причем весьма неумело - скорее всего, кистью водила неопытная детская рука, - и представляло собой так называемый антропоморфный символ: некий муж в старинном франкском кафтане, с седой, коротко стриженной эспаньолкой был запечатлен в форме еврейской буквы «Алеф» - левая его рука была воздета к небу, правая - опущена вниз...

Сердце мое замерло в тревожном предчувствии: странно, но лицо сего благообразного мужа обнаруживало прямо-таки поразительное сходство с моим собственным! Почудилось, наверное... Ну конечно, обман зрения!.. Да и эта эспаньолка... Она совсем не

подходит Пагаду... Я дополз на коленях до карты и, чтобы избавиться от тягостного наваждения, отбросил ее подальше от себя. Пагат лениво спланировал аккурат туда, откуда я его взял, - на кучу гнилого барахла. Там ему и место, среди прочего никому не нужного хлама.

Теперь он лежит в противоположном от меня углу и мерцает из тьмы расплывчатым белесым пятном.

Усилием воли взяв себя в руки, я принялся взвешивать свои шансы - в конце концов, надо было как-то выбираться из этого застенка... Похоже, ничего другого не оставалось, как прибегнуть к помощи извне: о том, чтобы без света сориентироваться в головоломном лабиринте подземелья и вернуться назад в свою каморку, не могло быть и речи. Итак, придется смириться с неизбежным и дожидаться утра, когда внизу, в переулке, появятся первые прохожие... Далее следовало привлечь их внимание криком из окна и попросить, чтобы кто-нибудь, взобравшись по лестнице, просунул мне между прутьев решетки свечу или фонарь!.. Ну а если окно расположено слишком высоко, то можно, наверное... спустить с крыши веревку...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза