Проклятье на последнем вздохе или Underground

Дозор, радостно взвизгнув, прыгнул и опустил свои грязные, передние лапы на исподнюю белую рубаху Александра, пытаясь лизнуть его прямо в лицо.

— Пошел, сатана! На место иди! — пытался отогнать пса Александр. — Взбесился что ли?

Дозор отскочил на несколько прыжков в сторону и остановился, бестолково вертя мордой и не понимая, что ему теперь делать и чьи команды выполнять?

— А ты, что тут? — искренне удивился Александр, разглядев, наконец, стоявшую на крыльце, жену.

— Я — то тут, а ты вот откуда? — начала заводиться, растерявшаяся поначалу, Наталья, ещё не веря в реальность своих самых страшных опасений.

— Да у меня ж это, как его… Лунатизьм! Ты же знаешь, — старался оправдаться Александр.

— Ах, лунатизм! А что ж твой лунатизм повел тебя не к престарелой бабке Фросе, а к молодой солдатке? — закипала Наталья, словно новый самовар.

— Ну, так это ж инстинкт повел, — Александр осторожно протиснулся мимо жены в дом.

— Да? Тогда я тебе сейчас твой главный инстинкт оторву, — пыталась перекричать ревущего Гришутку Наталья.

Она поняла, что самое страшное уже случилось. И для неё это стало настоящей бедой! Земля закачалась у неё под ногами! Не контролируя своё состояние, она схватила попавшуюся под руку чугунную сковородку и сильно замахнулась ею на блудного мужа.

В доме запахло грозой.

— Не надо, мамочка! — подбежавшая Нюрка обхватила мать обеими руками.

Александр перехватил занесенную над ним руку жены: — Не ори! Весь дом переполошила. А налетать будешь — зашибу!

Не ожидавшая такого отпора Наталья, опешила. Ярость, ревность, обида, отчаяние, всё перемешалось у неё в голове, выдавая один лишь вопрос: за что? Чем она так бога прогневила?

Она расплакалась во весь голос, вдруг почувствовав себя жалкой, одинокой, никому не нужной.

— А эта — то стерва, — причитала Наталья рыдая. — Муж на войне жизнью своей рискует, а она полюбовников на себя натаскивает! А я — то дура на её крокодиловы слёзы повелась — детей она не прокормит! Она и их не стыдится, чужих мужиков к себе завлекает. Ни стыда в ней нет, ни совести. Вот вернётся Тимофей, я всё ему расскажу!

— Не ори, сказал, спать ложись, авось не убили никого, — как бы извинился Александр, отворачиваясь к стенке. — Спите, завтра на работу рано вставать.

Ночь заливалась соловьиными трелями, заглушавшими шум проходящих неподалеку поездов, а Наталья всё плакала и плакала, сидя на табурете, пытаясь пережить этот подлый удар злодейки — судьбы.

Муж уже захрапел, снова во сне засопел Гришутка.

Замерзнув, она легла на краешек кровати, подальше от мужа, накрывшись своей шалью.

Ей не спалось. Она думала про свою неудавшуюся жизнь, про нанесённую мужем незаслуженную обиду, про своих маленьких детей. И чем дольше она думала, тем горше становилось у нее на душе.

Утром она молча поставила перед мужем кашу и чай и демонстративно легла на кровать, накрывшись одеялом, с раздражением ожидая, когда он перестанет чавкать и уйдёт, наконец.

Лишь к обеду, взглянув на себя в зеркало, с болью в душе заметила свои опухшие от слёз глаза и седую прядь волос у виска. В глубине её сердца засела боль. Тупая, ноющая боль в груди, поселившаяся там навсегда.

12

Фашистских захватчиков, промаршировавших, не смотря на героическое сопротивление наших войск, почти до самой столицы, от Москвы не только отбросили, но и погнали вон.

Фронт потихоньку отходил на запад. Стихла пугающая канонада, прекратились бомбёжки с самолётов, с окон разрешили снимать светомаскировку. Поезда теперь ходили более упорядоченно. Александр стал чаще бывать дома.

Вслед за отодвигающимся фронтом, свернулся и покинул здание больницы военный госпиталь.

В свой последний рабочий день Наталья видела, как сгорбившегося, с потерянным лицом главврача двое офицеров НКВД вывели из больницы со стороны двора увезли на чёрном «воронке».

— Его — то за что? Честнейший человек, врач от бога, а сколько жизней спас! — шёпотом недоумевали неосведомлённые.

— А вот за всё за это: оказывается не всех надо было спасать. Он всё оперировал, а на раненых, попавших в госпиталь без документов, вовремя в соответствующие органы не доносил.

А сейчас война! Под видом раненых могли реабилитироваться и всякие немецкие шпионы, — так же шёпотом объясняли непонятливым.

— Какая чушь! — возмущались те, только уже совсем тихо — про себя. — Хотя всё может быть!

А Наталью перевели разнорабочей в паровозное депо. На продовольственные карточки Александра семью было не прокормить и Наталья соглашалась на любую работу. Впрочем, её согласия особо никто и не спрашивал.

Зимой в ремонтном цехе паровозного депо было очень холодно. Закопчённые кирпичные стены покрылись толстенным слоем инея. Сквозь разбитые ударной волной стекла морозный, пробирающий до костей ветер задувал кружащийся снег.

Бригада ремонтников работала в две смены. Отогрев немеющие, замерзающие руки собственным дыханием, стиснув зубы, едва не падая в голодный обморок, они делали всё необходимое, понимая, что кроме них эту работу не сделает никто. Расслабляться пока никак нельзя!