Проклятие Индигирки

«Почему эти люди рисковали, ничего не получая для себя, кроме неприятностей? – думал Перелыгин. – А Сороковов? Он из того же поколения, но другой. Может быть, я его не понимаю? Он хочет привлечь в район деньги. Клешнину тоже требовались деньги, под них нашли Сентачан, а сейчас – липовый прииск под демагогию об ускорении. Значит, по-другому уже нельзя, и Сороковов действует по сегодняшним правилам? Если так, я, видимо, его недооцениваю».

Перелыгин не мог объяснить, почему все, что делает Сороковов, ему кажется неправильным. От него не исходило ярких идей, казалось, он сторонится их, выкорчевывая старые кадры, пережившие до него трехлетнее правление Михайлова.

Тот стремительно сменил Клешнина, приехав после учебы в Москве, и так же стремительно через три года перебрался в обком. Он был отлаженной человеко-машиной, карьерным работником заката брежневской эпохи – хорошо обученный управленец, циничный прагматик, вышколенный партийной академией. Ему требовалось отработать положенные по негласным законам три года и двинуться вверх. Он не позволял себе вольностей, скандалов, не ссорился с начальством, не допускал внутренних разборок. Отбарабанил срок, как прилежный отличник учебы.

Старые кадры поначалу напряглись, но он напомнил, что появился новый кучер, для острастки «навешал» выговоров, будто прошелся хлыстом по крупам испытанных, но застоявшихся лошадей. Корифеи ухмыльнулись, разгадав нехитрый ход, и впряглись в тележку.

Сороковов другой. Невозможно было понять, что он любит, во что верит, чего на самом деле хочет. Он скрывал свои чувства и желания, а здесь ценились личности с достоинствами, ради которых прощались даже крупные недостатки.

– Вы понимаете, о чем речь, – помолчав, сказал Сороковов. – Борясь со мной, ничего толкового не добьетесь, только себе жизнь осложните. – Он поднял руки. – Нет-нет, это не угроза, я вам не мешаю. Вам, может быть, кажется, что вы сражаетесь за высокие цели, а на самом деле идет обычная возня – кто-то просто не хочет терять насиженное место. Сейчас важно удержать динамику развития. Новый прииск в этом поможет. Мы пока плохо представляем, что принесут нам ветры перемен, но выиграет тот, кто поймает их в свои паруса, поэтому вам лучше быть со мной, а не против. Подумайте о моих словах.

Подъехав к своему дому, Перелыгин долго сидел в машине. Сороковов поставил его перед выбором – требовалось ответить: с кем он? А дальше? «А дальше, – сказал он себе, – война на уничтожение, но у меня нет ни одного шанса выиграть ее. – Он ударил ребром ладони по рулю. – Черт, почему, когда другие спокойно плывут по течению, я гребу против? Не назло, не из-за желания сделать что-то наперекор. То ли это засевший во мне дух противоречия, то ли какая-то сила, оберегающая от превращения в «как все»? Я иногда не понимаю, что влияет на мой выбор, – думал Перелыгин, – да и возможно ли понять? Правильного ответа не найти. Только жизнь подскажет. Как там говаривали: «Практика – критерий истины»? Вот и посмотрим, а сейчас надо предупредить Любимцева».

Став секретарем парткома экспедиции, Рощин чувствовал приятное возбуждение, как весной, перед заброской в поле. В такое время геологов охватывала лихорадка: утверждались задания, выверялись маршруты, готовилось оборудование и снаряжение. В эти дни оживали старые и рождались новые надежды, они зажигали глаза, заряжали энергией, изгоняли зимнюю спячку. Заканчивались споры в курилках и на кухнях – их предстояло рассудить в столкновении с природой.

– Времени в обрез, – сказал Рощину после собрания Сороковов.

– А Ямпольский? – Рощин хотел заметить, что без поддержки главного геолога экспедиции их затея выглядит легкомысленной авантюрой, но поостерегся.

– Он будет помогать, – поморщился Сороковов, показывая, что не желает отвлекаться на несущественные детали. – Быстрее проводите ученый совет, обопритесь на рекомендации конференции и готовьтесь к поездке в Мингео. И вот еще что… – Сороковов сцепил крепкие пальцы в замок, уперся в стол локтями, положил на сцепленные пальцы подбородок, помолчал, глядя мимо Рощина. – Вы, кажется, приятели с Перелыгиным. – Он перевел взгляд на Рощина. – Заинтересуйте его темой. Слетайте вместе в Москву, это дело – клад для журналиста.

Сороковов снова замолчал, в который раз оценивая Рощина. Все же тому отводилась важная роль. Он припомнил ожесточенность Рощина на конференции, убеждая себя в правильности выбора: «Этот при любом раскладе полезет в драку. Унакан – шанс поймать свою жар-птицу. Пусть пошумит. – Сороковов усмехнулся про себя. – Ничего не поделаешь, время такое – все жульничают, и нам приходится».

– Вы, кажется, потомственный геолог? – нарушил он молчание. – Добьетесь результата – примете экспедицию.