Эти черновые показания дают на самом деле гораздо больше информации, чем можно было бы ожидать. Во всяком случае ясно, что причиной дуэли была действительно обида, и Мартынов, дающий на большинство вопросов вполне вменяемые ответы, начинает путаться, задыхаться, искать слова только в двух случаях – когда отвечает на шестой и восьмой вопросы. И не потому он путается, что так уж желает что-то скрыть, а потому, что даже после дуэли обида никуда не делась, только теперь обидчик мертв, и ничего исправить и выяснить нельзя. Кажется, он сам не понимает, почему Лермонтов стал с ним так жесток: он проговаривается, что хотел одного – чтобы Лермонтов был с ним таким, каким был прежде. И, вероятно, примирители на самом деле приводили в качестве аргумента прежние добрые отношения и особенно упирали на то, что эта дуэль разрушит всю веселую атмосферу отдыха на водах, и совершенно не думали, что исход поединка может быть кровавым. Вряд ли думал об этом и Мартынов. Между прочим, Алла Марченко предположила, что Лермонтов мог предложить Мартынову совершенно неприемлемый вариант примирения: вместо «монтаньяра с большим пуаньяром» называть его «маркизом де шулерхофом» (намекая на неправедно нажитый капитал дядюшки Саввы) или просто «майором де шулерхофом» (намекая на собственное карточное плутовство, что, возможно, и послужило причиной такой быстрой и несвоевременной отставки, как ходили слухи).
Следствие не было удовлетворено ответами Мартынова. От него потребовали дополнительных разъяснений. Вот подлинный текст черновика: там, где точки или прочерки – нечитаемые слова или зачеркивание.
– С которого времени вы имели с Лермонтовым знакомство и в каком отношении, дружеском ли или политичном, и какой был дан вами повод Лермонтову делать вам колкости и остроты (как без того не могло бы это от него произойти), в чем заключались наносимые вам Лермонтовым таковые обиды, не относились ли его слова более к дружеской шутке или же к оскорблению чести вашей, и какие были принимаемы с вашей стороны меры к отклонению неприятностей до прежде сего происшествия и при ком.
а) Я был знаком с Лермонтовым [с 17-ти летнего возраста] [самого дня] с самого вступления моего в Юнкерскую школу [………] отношения наши были довольно близкие. – Поводом же к его остротам на мой счет [было], вероятно, было не что другое иное, как желание поострить; – [другого по крайней мере] по крайней мере я других не знаю причин], но как в подобном расположении духа человек легко увлекается и незаметно переходит от невинной шутки к едкой насмешке – я несколько раз принужден был останавливать его и напоминать, что всему есть мера.
Я уже имел честь объяснить господам следователям, что оскорбления мне никакого нанесено не было, равно[мерно]мерно и то, каким образом я хотел отвратить дальнейшие неприятности. – Что же касается до сущности этих насмешек [и колкостей] и колкостей, то в них помнишь не слово, а намерение, [а] [это] намерение было (вывести) дурное и потому, если их и можно [бы было] назвать шутками, то уже во всяком случае не дружескими.
б) Я был знаком с Лермонтовым с самого вступления моего в Юнкерскую школу. – Отношения наши были довольно короткие. – Поводом же к его остротам на мой счет, вероятно, было не что иное, как желание поострить; – по крайней мере я других причин не знаю. – Но как в подобном расположении духа человек легко увлекается и незаметно переходит от неуместной шутки к язвительной насмешке и так далее, – то я был принужден несколько раз останавливать его и напоминать, что всему есть мера.
Хотя подобные шутки нельзя назвать дружескими, потому что они всегда обидны [для самолюбия,] – но я [подт] подтверждаю еще раз то, что выражено мною в ответе на 6-й пункт следственного дела; – а именно: что честь моя была затронута не насмешками его, но решительным отказом прекратить их и советом прибегнуть к увещаниям другого рода; – что, вступая с ним в объяснение, я и в виду не имел вызывать его на дуэль, но что после подобной выходки с его стороны, – [я почел бы себя обесчещенным, если бы не [истребовал] [у] принял его совета [от] и [не] него [……..] [удовлетворения. – ] по понятиям, с которыми мы как будто сроднились, мне уже не оставалось другого средства окончить с честью это дело.
В [этом] том же пункте объясняется мной, каким образом еще в начале, – я хотел отвратить дальнейшие неприятности, что и было известно г-м секундантам.
– Не доносили ли вы на Лермонтова за оскорбление вас колкостями местному начальству жалоб – кому именно и какие были оным приняты [меры] к удержанию его, Лермонтова, средства; если же не обнаруживали поступка Лермонтова, то что вам в том служило препятствием или имели намерение до прежде сего случая вызвать его на поединок, и не было ли к тому других кроме остроты и колкости побудительных причин.