Проклятие любви

– Это был мальчик, – прошептал он, медленно и с трудом выговаривая слова, будто пьяный. Его взгляд переместился на Нефертити, которая теперь громко завывала, воздевая руки. – Ты опечалила и разгневала бога, – с усилием выдавил он, – и он наказал меня. Ты нарушила магию со своим скульптором. Ты ослабила могущество бога. Ты виновна! – На последних словах он перешел на визг, и Тейе скорее почувствовала, чем увидела, как поднялся Хоремхеб. – Моя дочурка. Моя Мекетатон!

Пареннефер торопливо подошел к нему, а Хоремхеб шагнул вперед, бормоча что-то успокаивающее. Вместе они увели фараона.

Собрав всю свою решимость, Тейе подошла к Нефертити.

– Царица, тебе надо отдохнуть, – сказала она, взяв ее застывшие в напряжении руки в свои и с силой опуская их. – Поспи. Это не горе в нем кричит, а безумие. Эйе, отведи царицу в ее покои. – Она повернулась к слугам, жавшимся у двери. – В городе есть Обитель мертвых? Приведите жрецов-сем, но сначала омойте и приведите в порядок царевну.

Тейе пришлось прикрикнуть, чтобы они вышли из оцепенения и поняли, что от них хотят. Когда она уходила, солнце нового дня уже безжалостно, будто раскаленными кулаками, било в стены комнаты.

Женщины гарема уже голосили; проходя через царский сад и минуя калитку в стене, Тейе слышала их бестолковые вопли. В последнее время им часто приходилось оплакивать умерших, когда из детской выносили одно маленькое тельце за другим, но на этот раз плач в гареме стоял такой громкий, что становилось жутко. Тейе поспешила в свои покои, ей хотелось поскорее спрятаться от этого воя, но, даже закрывшись в своей опочивальне, она слышала его. Хотя утро едва началось, она приказала подать вина и оставалась в постели весь день; потом, ближе к вечеру, она призвала к себе Хайю.

– Все попытки заставить фараона уснуть оказались тщетны, – сказал он в ответ на ее вопрос. – Он лежит перед алтарем в храме, под палящим солнцем. Управители опасаются за его здоровье. Весть о смерти царевны разнеслась по городу, и все лавки закрыты. Царица спит. Я взял на себя смелость донести новость до царевича Сменхары. Мериатон была с ним.

– Тело уже унесли?

– Да.

– Мекетатон, – тихо проговорила она, когда он ушел. – Какой грех, какое безумие. Когда же иссякнет терпение богов, и они по-настоящему покарают моего сына?

Как обычно, по царевне и ее мертворожденному сыну был объявлен семидесятидневный траур. На взгляд Тейе, церемония похорон была спокойной и очень скучной. Она сидела в своих носилках под балдахином и наблюдала, как фараон молится своему богу о спасении ка Мекетатон. Она отвлеклась от ритуалов, когда разглядела на лицах придворных напряженно-ошеломленное выражение. Не печаль по царевне вызвала его, а что-то похожее на страх. Многие неосознанно потихоньку перемещались к тому месту, где стояли Сменхара и Мериатон, будто молодой царевич мог дать им защиту, в которой они вдруг ощутили острую нужду. Возможно, то наваждение, во власти которого они пребывали долгое время, теперь начинает рассеиваться, – подумала Тейе. – Атон не оправдал их ожиданий. С этого момента в их вере появится привкус сомнения. Но, очевидно, это сомнение было чуждо фараону. Он плакал и усердно молился, его тонкий голос временами тонул в громких рыданиях Нефертити. Ритуалу недоставало надлежащего достоинства, и к себе Тейе вернулась с облегчением. Оказавшись дома, она дала указания Хайе: – Поставь жертвенник Амона в покоях царевича Сменхары. Поклонение иным богам, кроме Атона, не было запрещено безоговорочно. Сделай это достаточно открыто, не таясь, и постарайся, чтобы жители Фив, особенно Мэйя и его жрецы, узнали об этом. Кроме того, думаю, пришло время Сменхаре начать строительство своей гробницы. Если он пожелает, то сделать проект можно и здесь, но строить ее непременно следует в Долине мертвых в Западных Фивах, и нужно поднять при этом как можно больше шума и возни. Присмотри за этим.

Она хотела немедленно отправиться к Эхнатону, чтобы уладить вопрос с помолвкой Сменхары и Мериатон, но Эйе предупредил ее, что настроение фараона все время меняется. Он закрылся в своих покоях, постится, молится и никого не принимает. Ей пришлось смириться с тем, что с просьбой придется подождать, но неделя проходила за неделей, а скорбь фараона все не убывала.

Через месяц после погребения, когда она как раз собиралась переправиться через реку, чтобы навестить Тии, один из офицеров Эйе попросил позволения переговорить с императрицей. Его сопровождали несколько встревоженных личных стражников фараона, да и сам он выглядел явно взволнованным.

– Божественная императрица, твой брат умоляет тебя тотчас же прийти в покои фараона, – сказал гонец. – В тебе нуждаются. Фараон очень страдает.

Тейе кивнула, с сожалением глядя на лодку, которая маняще покачивалась на сверкающей голубой воде.

– Кормчий и гребцы могут быть свободны. Хайя, тебе лучше немедленно разыскать для меня эскорт из солдат Хоремхеба.