Проклятие Огненной Лошади

– Не-е-ет, не я их убивала!

С криком отчаяния она резко села на кровати. Все ее тело было покрыто холодным потом.

18

Утром, когда она спустилась вниз, начальник угрозыска, увидев ее через стекло автомашины, толкнул водителя в бок:

– Теперь я понимаю Эдуарда. За такую и постреляться не зазорно.

Посадив ее в машину, Щукин поинтересовался:

– Ничего не забыли?

– Вроде бы нет, – пожала она плечами.

– Тогда трогай, – приказал он водителю и обратился к Миле: – Людмила Алексеевна, кто надоумил Эдуарда идти в судьи?

– Он сам решил. Я сомневалась, а он был непреклонен.

– Правильно сомневались. Если бы не это его решение стать судьей, про него никто бы и не вспомнил… Эх, я же предлагал ему вернуться обратно в уголовный розыск!

– Вот видите, как получилось, – покачала она головой. – Сам же нашел себе проблему на ровном месте.

– Ладно, Людмила Алексеевна, не переживайте. Что случилось, то случилось, сейчас придется уповать на досрочное освобождение. Лет через шесть может выйти на свободу.

– Шесть лет… – задумчиво произнесла она. – Это ж сколько терпения надо.

Щукин провел Милу до кабинета на втором этаже и, поговорив с оперативным сотрудником изолятора, представил его Миле:

– Его зовут Семен Петрович Артемьев. Он уже получил указание руководства и все организует. До свидания, Людмила Алексеевна, если что-то будет нужно, звоните.

– Спасибо, Николай Орестович, – поблагодарила Мила начальника угрозыска. – Я даже не знаю, как вас отблагодарить.

– Какие могут быть благодарности, – махнул рукой Щукин. – В свое время Эдуард был моим лучшим сыщиком, это дань уважения к нему.

Мила осмотрелась. Она находилась в темном и мрачном кабинете, обитом какими-то деревянными панелями. Стекла зарешеченного толстой арматурой окна, очевидно, выходящего во двор изолятора, были тусклы и грязны, и, если бы не горящая лампа, в кабинете было бы темно даже днем. Тонким обонянием она уловила до боли знакомый запах камеры.

Тюремный опер, с плохо скрываемым интересом разглядев ее с ног до головы, удалился из кабинета, предупредив, чтобы она не выходила в коридор.

Она сидела одна в кабинете, с замиранием сердца ожидая появления мужа. Теперь ближайшие десять лет для него пройдут в таких, а может быть, в еще более мрачных и унылых местах. Ее ум отказывался понимать, какое надо иметь терпение, чтобы выдержать такую обстановку не то что десятилетие, а день, неделю, месяц от силы…

Гулкие шаги в коридоре отвлекли ее от грустных размышлений. Дверь открылась, и в кабинет зашел Смирнов в сопровождении Артемьева. Увидев жену, он воскликнул:

– Люда!

Она шагнула навстречу и попала в его крепкие объятия. Забыв обо всем, они впились губами друг в друга, пока не услышали покашливания тюремного опера.

– Немного отвлекитесь. Я вас проинструктирую.

Мила смущенно отпрянула от мужа. Артемьев вытащил из встроенного шкафа одеяло и простыню, бросил на узкий диван, пояснив:

– Диван раскладывается.

Далее он достал из того же шкафа электрочайник.

– Можете заварить себе чай. Следите, чтобы не перекипела вода, а то устроите мне пожар. Можете смотреть телевизор, хотя зачем он вам? Я вас закрою снаружи, будут стучаться – никому не отвечайте.

Закончив с инструктажем, он посмотрел на часы.

– Сейчас время двенадцать. Я даю вам… – Артемьев призадумался и объявил: – Два часа.

Прежде чем выйти из кабинета, он еще раз бросил взгляд на милое лицо, стройный стан девушки и, немного подумав, с доброй усмешкой обронил, добавив время свидания:

– Я приду ровно в три, к этому времени вы должны быть одеты и готовы.

Когда за работником изолятора закрылась дверь, Смирнов вновь бросился с объятиями к своей любимой. Он, засунув руки под кофту жены, погладил ее по спине и дрожащими пальцами пытался безуспешно расстегнуть бюстгальтер. Если он это раньше проделывал одним мановением, сейчас руки его, огрубевшие в камерном быту, никак не могли разобраться в застежке волнующего женского туалета. Она мягко убрала его руки от себя и шепнула:

– Я сама. Потуши свет.

Смирнов задернул штору, выключил свет, но одна лампа в металлической решетке продолжала гореть, тускло освещая помещение. Он стал искать второй выключатель, но, не обнаружив его, решил, что лампа выключается со стороны коридора. Унимая внутреннюю дрожь, он разложил диван и застелил его простыней. Закончив с делом, Смирнов повернулся к жене и пошатнулся от внезапно прилившей к голове крови – перед ним предстала она в совершенно нагом виде. Ее прекрасное тело белело в полумраке кабинета соблазнительными формами, излучая неодолимое желание близости.

– Какая же ты, Людочка! – восхищенно выдохнул Смирнов и, подойдя к ней, упал на колени, прижавшись головой к груди. – Любовь моя, я так скучал по тебе!

Когда они очнулись, вырвавшись из плена страстной любви, Смирнов взглянул на часы и ахнул:

– Осталось полчаса! Почему, ну почему время летит так быстро?! Остановись же, замедлись, проклятое!

Они быстро оделись, Смирнов убрал простыню, собрал диван.

– Я сейчас приготовлю поесть, – сказала Мила, взяв в руку сумку с передачей. – А ты поставь чайник.