Проклятие рода

Гильберт встревожено переглянулся с Томасом. Последний быстро нагнулся и снизу внимательно всмотрелся в лицо женщины, после чего распрямился, покачал головой и, взяв Гилберта за локоть, негромко спросил:

- Ты знаешь кто это?

- Нет, конечно. Откуда, Томас? Она лишь упомянула Мору, что всколыхнуло не очень приятные воспоминания.

- Они станут хуже, когда ты узнаешь кто она! Зря ты за нее заступился… - Солдат понизил голос до шепота и отвел взгляд в сторону.

- Не тяни, дружище, выкладывай, ты, что знаешь ее?

Томас кивнул и посмотрел в глаза Гилберту:

- Это дочь той старухи, что мы вздернули на воротах. Помнишь мальчишку, что увязался с нами? Это его мать, которую мы тогда пощадили по просьбе отца Мартина! Это она со своей старухой сделала все, чтоб твою Уллу отправили на костер из-за денег ее бывшего мужа. – Томас повторил. - Зря ты вмешался… не мы тогда, так немцы б сейчас ее… - солдат не договорил фразы, опустил голову. – Пошли, пусть остается, где хочет! – Он потянул Гилберта за плащ.

Гилберт медлил. Память вдруг вспыхнула распятой белизной обнаженного женского тела, проступившего из смрадного черного тумана застенка, струящейся по нему ярко-алой кровью… Он бы убил в тот момент любого, кто был причастен к страданиям Любавы. В тот момент да! А сейчас…? Известие о казни семьи, виновной в случившемся, тогда было им воспринято с радостным мимоходным безразличием, отметившим лишь заслуженность возмездия для человеческой подлости, ибо вся сила переполнявших его чувств воплотилась в одно единственное устремление хоть как-то облегчить боль и страдания любимой.

Гилберт перевел взгляд на женщину. Она по-прежнему стояла посередине лужи, нахохлившись, как мокрый воробей. Потоки воды стекали по ее насквозь промокшей одежде, из-под черного платка, съехавшего на лоб и почти полностью скрывавшего ее лицо, пробивался взгляд, скорбный и молящий о помощи. Что может чувствовать человек, внезапно встретивший на пути того, кто когда-то причинил страшную боль дорогим ему людям? Заслоненная счастьем нескольких лет жизни, наполненных любовью и радостями, боль растворилась в песках времени, и даже напоминание о ней казалось чем-то выдуманным, случившимся не с ними, а с кем-то другим. Поэтому Гилберт не мог ответить сам себе на этот вопрос. В нем не было ненависти к этой женщине. Значит ли это то, что он простил ее? А Любава - Улла? Гилберт вспомнил, как однажды, еще до свадьбы, у них зашел разговор о той семье из Моры, и он даже упомянул о казни, совершенной Томасом и Дженкинсом, но она лишь вздохнула, обернулась к иконе Богородице, перекрестилась и прошептала:

- Бог им судья! – Гилберт даже не понял, кого Улла имела тогда в виду – его друзей или тех родственников покойного мужа, но переспрашивать не стал, чтоб не бередить душевную рану любимой.

Почему, спустя столько лет, эта женщина сейчас оказалась в Стокгольме и ищет именно англичан?

- Подожди! – Гилберт покачал головой и отвел руку Томаса. – Надо узнать, что привело ее сюда?

- Какая разница? – Пожал плечами англичанин. – Брось ее, парень!

Но Гилберт уже решил выслушать странницу. Томас нахмурился:

- Послушай, если ты упрямо хочешь о чем-то ее спросить, то лучше это сделать где-то в другом месте. Скажи, чтоб отошла с тобой в сторону. Не забывай, немцы у нас за спиной, а наши парни не торопятся выходить в город из-за дождя. Если мы и дальше будем торчать здесь втроем, то они могут осмелеть и вызвать себе подмогу.

Предложение было разумным. Гилберт обратился к женщине:

- Ты сможешь идти?

Та закивала послушно головой в ответ.

- Нужно отойти на Эстерлонггатен или к Стуркюрка. Здесь небезопасно находиться.

Женщина снова кивнула и, сильно прихрамывая, медленно вышла из лужи. Было заметно, что каждое движение причиняет ей боль и хромота ее вызвана давнишней травмой, а не сегодняшним падением.

- Она что калека? – Тихо спросил Гилберт Томаса. Солдат пожал плечами:

- При нашей последней встречи, она ей не была. По крайней мере, мы до нее пальцем не дотрагивались.

- Увидимся! – Гилберт махнул на прощание товарищу, взял женщину под руку и стал уводить прочь от замка. Томас смотрел им вслед и осуждающе качал головой. В его спину ткнулся Дженкинс, все это время не сводивший глаз с немцев:

- Куда это Гилберт ее потащил? – Поинтересовался он.

- Не знаю! Но мне это не нравится! – Буркнул в ответ Томас.

- Кто она такая?

- Та, чью мать мы с тобой повесили в Море!

- Святой Томас! Вот это дела! – Глаза Дженкинса округлились от изумления, он даже сдвинул шлем на затылок, не взирая на дождь, и потер себе лоб, словно не веря услышанному, словно ему объявили о ком-то, воскресшим из мертвых.

- Пошли отсюда, приятель, пока насквозь не вымокли! – Томас хлопнул его по плечу, увлекая за собой. – Если мы сейчас не выпьем, как следует, то точно подцепим какую-нибудь лихорадку.

Дженкинс поспешил за товарищем, направившемуся к ближайшему трактиру. Солдат бормотал себе что-то под нос, при этом несуразно размахивая руками. Он ничего не понимал.