Проклятие рода

Они ни разу не заговорили о матери с того самого дня, когда Провидение соединило Андерса с отцом в стокгольмской церкви. Известие о смерти матери потрясло мальчика, но радость обретения отца, о котором он грезил в мыслях и сновидениях, помогла превозмочь боль утраты. Отец! Он таким его и представлял – высоким, стройным, красивым, умным (в этом Андерс даже не сомневался). Теперь они не расставались ни на минуту. Иоганна, истосковавшегося в нерастраченной любви к некогда таинственно исчезнувшей из его жизни Илвы, всколыхнуло новое чувство. Сидя на палубе судна, переносившего их с Андерсом через Балтийское море, к Ливонскому берегу, к Московии, пастор обнимал его за худенькие плечи, укрывая от прохладной свежести ветра, и размышлял:

- Как хлеб и вино причастия пресуществляются в плоть и кровь Христову, (Боже прости меня, если сейчас я кощунствую), так и мои мечтания, молитвы, пожелания благ любимой женщины превратились в осязаемое живое существо – сына, плоть от плоти моей и ее.

Кто измерит чувство отцовской любви к сыну от той, которую он любил всей душой эти долгие годы, пройдя тернистый путь собственных страданий и бесконечных молитв к Творцу о прощении их грехов?

- Господь дал мне встретить ее на пути, Господь и взял ее от меня! Но Всемогущий милостив и преобразил мою любовь к женщине в сына, Своей Волей выведя его из утробы матери и тем самым пощадив всех. Даже если он и отнял жизнь Илвы, то он оставил ее нам с сыном, излив свой божественный свет любви, который открывает путь человеку по жизни!

Иоганн чувствовал свое родство с сыном не только по крови, но, и (это радовало его безмерно), по духу, по тяге к знаниям, к совершенствованию. Уже дома, в Новгороде, просмотрев привезенные Андерсом школьные тетрадки, отец с восторгом обнаружил, что сын не только прекрасно писал, (а значит, и читал) по-немецки, по-шведски, но знал основы латыни и арифметики. Поговорив с ним, Веттерман пришел еще в большее изумление. Андерс бы знаком со всем Катехизисом, Афанасьевским символом веры , прочел наизусть несколько басен Эзопа, умел спрягать и склонять по-латыни глаголы, знал степени сравнения.

- Половина латинской школы у тебя уже за плечами! Теперь дело за мной. Считай, что мы сразу с тобой окажемся в секунде или в приме и приступим к полному курсу тривиума, а от него уже шагнем к квадривиуму и все septem artes liberals нам покоряться, что откроет нам путь… Куда?

- Куда? – Восхищенно сверкали глазенки.

- В любой университет Европы, который поможет тебе стать богословом, врачом или юристом! Но ты будешь не просто учиться, ты будешь помогать мне!

- Помогать тебе? В чем? А что такое тривиум? А что мы еще будем изучать? Что такое семь искусств? – Тут же посыпались вопросы.

- Давай, по порядку. Тривиум это грамматика, диалектика и риторика. Смысл грамматики тебе объяснять не нужно, диалектика – это искусство логики, которое просто необходимо в любой дискуссии, риторика – искусство красноречия, ибо без этого не произнести ни одной речи в суде и не прочитать ни одной проповеди, так чтобы она словом Божьим достигла сердца и души человека. В отношении квадривиума – высшей ступени семи наук то назначение арифметики тебе понятно, геометрия нам необходима чтобы иметь представление о фигурах, из которых строятся здания христианских церквей, астрономия… о, астрономия… это взгляд в космос, во вселенную, бесконечность которой демонстрирует нам всю ничтожность человека перед волей и могуществом Творца, но она нам нужна в первую очередь для правильного исчисления всех праздников и пасхалий. Ну и, наконец, музыка, без которой наша церковная жизнь была бы намного скучнее. Мы усовершенствуем и отшлифуем твою латынь, перейдем к древнееврейскому и греческим языкам. Вместе будем изучать и славянский русский язык, раз уж нас занесла судьба в этот окраинный, но столь значимый город Московии, что его называют не иначе, как Господин Великий Новгород. Я уж начал его учить, но ты быстро меня нагонишь. Кстати, - Отец хитро подмигнул, - ты мне поможешь со шведским, я не так хорошо им владею, в отличие от тебя, сынок! – Андерс смущенно зарделся, но его любопытство было еще не удовлетворено:

- А еще какие науки? А в чем еще я смогу тебе помогать?