Проклятие рода Плавциев

— Да ты что! — удивился Парис. — Германик — внук императора Тиберия, наследник Цезарей, самый известный человек в Риме. Ни одна женщина не устоит перед искушением бросить ему цветы, когда он проходит мимо, нет юноши, который не мечтал бы вступить в его легион. И чем больше Рим любит своего героя, тем с большим подозрением Тиберий и его мать Ливия относятся к нему.

— Так вот, — продолжил Аврелий разговор о младшем брате Германика. — Я говорю о том самом Клавдии,[10] которого императорская семья стыдится показать на людях. Все считают его дураком только потому, что он хромает и заикается, а я, напротив, нашел его очень славным и остроумным. Кроме того, я знаю, какие книги он читает, и думаю, он человек ученый. Возможно, о различных древностях он знает, как никто другой в Риме.

— Но тебе же приказано сидеть дома! — возразил Парис, всегда послушно выполнявший распоряжения.

— Именно поэтому и не удастся уйти через главный вход. Хрисипп думает, будто я готовлю упражнения по риторике, и велел привратнику ни в коем случае не выпускать меня. К счастью, есть и другой способ скрыться отсюда… — сказал Аврелий и знаком велел приятелю тихо следовать за ним на задний двор.

Вскоре он уже взбирался с ловкостью кота на фиговое дерево в огороде, а Парис озабоченно следил за ним.

— Постой! А если Хрисипп узнает… — попытался он остановить Аврелия, но тот уже перелез через ограду и спрыгнул в переулок.

* * *

Три часа спустя молодой человек вернулся тем же путем.

Неслышно прошел в перистиль и уже хотел подойти к двери комнаты, где его ожидал Парис, как вдруг услышал удары розги.

— Вот тебе! — гремел взбешенный наставник, хлеща розгой по худеньким плечам Париса. — И еще, и еще! — в ярости повторял он, не позволяя своей юной жертве даже прикрыться руками. — Вор, сын вора! Это ты украл пряжку из комнаты Аквилы! Чтобы не стало улики против отца, так ведь? Но не выйдет, ты скажешь, где спрятал ее, даже если мне придется для этого содрать с тебя кожу!

— Хватит! — вмешался Аврелий, вставая между ними. — Оставь его, Хрисипп. Это сделал я.

— Ты, несчастный? — взревел наставник. — Зачем тебе это понадобилось?

— Хочу доказать невиновность Диомеда, — объяснил Аврелий.

Наставник, позеленев от злости, с размаху ударил его розгой.

— Уже три часа, как я ищу тебя! Где ты шатался? Уж я поубавлю у тебя спеси, наглый сопляк! — закричал он, снова ударяя его.

Юный Стаций даже не попытался защититься. Оставаясь невозмутимым и позволив ударить себя прямо в лицо, он только пристально, с холодной решимостью посмотрел на учителя. Стерпев еще несколько ударов, он, пылая гневом, бросился к Хрисиппу и выхватил у него розгу.

— Ударишь еще раз — убью, — спокойно произнес он.

— Ах ты, негодяй! Я, значит, для тебя не авторитет! Пока носишь эту штуку, — Хрисипп указал на детскую подвеску на шее ученика, — ты должен полностью подчиняться мне! Хозяин требует, чтобы, когда он вернется, ты встретил его как примерный сын, смиренный и почтительный. В день твоего рождения, в следующие нундины,[11] ты должен произнести перед гостями отличную речь. Осталась всего неделя, а ты еще не написал ее. Отец спустит с тебя шкуру, если не напишешь!

— Но и с тебя, Хрисипп, он тоже спустит шкуру, — рассмеялся мальчик.

— Отдай розгу, или все расскажу отцу. Он-то знает, что делать с непокорными! Не видел разве, как он сам клеймил каленым железом беглых рабов? А одного даже на крест отправил… Не дашь сам по-хорошему, велю слугам отнять! — пригрозил безжалостный наставник, направляясь к юноше, по-прежнему неустрашимо, с вызовом смотревшему на него.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Умбриций, секретарь хозяина, с трагическим выражением лица.

— Что случилось, Умбриций? Может, не нравятся мои методы? — спросил Хрисипп с наглым видом. — Господин доверил мне воспитание своего единственного сына, и я отвечаю только перед ним!

— Сейчас принесли послание из Антия, — озабоченно сообщил секретарь. — Плохие новости. Праздник на вилле[12] получился довольно бурный, и хозяин немного перебрал с едой и вином. Он упал и ударился головой.

— Рана серьезная? — пожелал узнать Хрисипп, в то время как Аврелий удивился про себя, что не испытывает никакого сочувствия к человеку, подарившему ему жизнь. Вот ведь, когда кормилица Аглая заболела, он заботливо ухаживал за ней день и ночь, пока наконец…

— Он умер, — еле слышно произнес Умбриций.

— Умер? — побледнел наставник, растерянно глядя на мальчика, гордо стоявшего перед ним с лицом исполосованным розгой.

Умбриций обратился к Аврелию и заговорил торжественным тоном:

— Приношу мои соболезнования, благородный Публий Стаций, отец семейства Аврелиев.

Потом, отступив на шаг, глубоко поклонился новому господину, который с этого момента становился полновластным хозяином в доме.