Проклятие рода Плавциев

— Он никогда не был мне мужем! — воскликнула матрона. — Я не обязана была хранить ему верность. Мой муж, единственный, настоящий, — это Марк Фабриций: нас разъединили силой, но не смогли разрушить нашу связь. Он приехал ко мне, тайком, во время короткого отпуска, повредив себе спину, потому что скакал день и ночь. Мы любили друг друга, Аврелий, с самого детства. Свадьба соединила нас в тот день, когда он надел мужскую тогу. Наши дети умирали, но затем родился Фабриций, сильный и гордый, как его отец! Потом война, опасности, засады… То был последний раз, когда мы виделись. Он уехал, пообещав, что по возвращении заставит Плавция развестись: ему нужна была большая победа в Германии, чтобы противостоять воле императора. Я вернулась бы в свой дом, и этот смехотворный брак с торговцем рыбой остался бы лишь дурным воспоминанием. Месяц спустя мне сообщили о смерти Марка, а я обнаружила, что жду ребенка.

Аврелий слушал пожилую матрону, не решаясь поднять на нее взгляд.

Убийца, почти два десятилетия вынашивавшая свой чудовищный план, каждый день улыбавшаяся тому, кого собиралась безжалостно уничтожить в подходящий момент, кому давно подписала в душе приговор… И все же, несмотря на все это, почему Паулина не внушала ему ужаса?

— Мой муж, конечно, заставил бы меня отказаться от ребенка: он ненавидел Марка и понимал, что я все еще люблю его. Сначала я думала бежать, чтобы, родив дитя, отдать его каким-нибудь друзьям, преданным семье Фабрициев. Потом вернулась бы к Гнею — я была готова заплатить жизнью за свою измену. Ребенок мой был бы спасен, хотя и остался бы в неизвестности… он, в ком текла чистейшая римская кровь!

Аврелий представил на минуту Паулину молодой и прекрасной — вот она поглаживает свой живот — живот, носивший плод, который она будет защищать любой ценой… Да, как дикие звери, как неукрощенная тигрица…

— Потом Плавций вернулся и привез эту варварку, уже беременную. Пробыл всего несколько дней, и мне удалось скрыть свое состояние. Только моя старая кормилица знала. Она родилась в семье хозяев,[58] была глубоко предана Фабрициям, ради нас она жизнь отдала бы. И никто никогда ничего не заподозрил бы, кроме, быть может, Секунда. Он тогда очень любил меня, не смея проявить свои чувства. Он видел лошадь Марка в ту ночь и понял, что какой-то мужчина посетил меня в отсутствие мужа. После этого Секунд стал совершенно другим. Не думаю, что он заметил мою беременность, но с тех пор я стала в его глазах потаскухой. Однажды я застала его в своей комнате. «Ты ничем не отличаешься от других женщин», — заявил он мне. И пожелал получить свое. Или он все расскажет отцу. Я сопротивлялась, и он взял меня силой. Это случилось только однажды. С тех пор я больше с ним не разговаривала, разве что на людях. Он замкнулся в себе и перестал добиваться меня, но все время следил за мной своими злыми глазами…

Аврелий слушал не перебивая.

— Родила я молча, не издав ни единого стона. И сразу же увидела, что ребенок, мой сын, появился на свет красивым и здоровым. Но тогда мне этого показалось мало — мало, что он жив, мне захотелось дать ему все, что по праву принадлежит ему и что Гней отнял у него. Я взяла женщину-варварку в дом — все знали, что она вынашивает ребенка хозяина. Я убила ее своими собственными руками и сказала, что она умерла при родах Сильвия. Я назвала его так, потому что он был рожден тайком, словно звереныш в чаще, и отец его встретил смерть в далеком лесу[59]… Когда Плавций вернулся, его тронуло мое отношение к ребенку, и он преисполнился уважения ко мне. Придумать пророчество оказалось нетрудно, а притвориться, будто я нашла его случайно, еще проще.

— Ты заставила мужа признать Сильвия, притворившись, будто вовсе не хочешь этого. Но в то же время ведь были и другие наследники… Их-то следовало убрать с дороги.

— Я убила Аттика, заманив его в сад запиской об измене его жены. То, что Елена ему изменяет, я знала уже давно. Вечером я дала ему питье, чтобы он двигался как в полусне. И не жалею: он всегда относился ко мне как к чужому человеку, как к пиявке, приехавшей из столицы, чтобы растратить его драгоценные деньги.

— Ты отрубила ему кисть руки, в которой он держал записку, и бросила на съедение муренам.

— Нет, на самом деле я зарыла ее неподалеку, потому что не могла вырвать записку из его пальцев.

— Собака, которая тебя знала, не залаяла. А с Секундом еще проще…

— Он не страдал, слава богу. Хватило всего лишь одного удара, когда он наклонился, чтобы рассмотреть ложный след, на который я указала. Ты все правильно понял, Аврелий. Я научилась этому в Германии, а из комнаты вышла, когда муж уснул, выпив напиток, который я приготовила ему специально.

— Но Гнея ты, однако, убила с помощью скарабея.

— Да, я думала его отравить, чтобы потом в огороде нашли труп, обмазанный медом и покрытый насекомыми. Тогда пророчество сбылось бы полностью. Но ты поставил охрану у пасеки, и планы пришлось изменить.

— Ты ждала почти двадцать лет, когда сможешь осуществить их!

— Я ждала бы еще столько же, если бы понадобилось.

— А Прокул?