Проклятие семьи Грин

Расследование проводилось в лучших традициях нью-йоркской полиции. Капитан Карл Хагедорн, эксперт по огнестрельному оружию, тщательно исследовал пули[43]. Все три были выпущены из одного револьвера, о чем свидетельствовала необычная нарезка ствола. Он также установил марку – «смит-и-вессон» старой, снятой с производства модели. Таким образом, подтверждалась теория, что убийца использовал револьвер Честера Грина. Правда, фактического материала это не прибавило. Заместитель инспектора Конрад Бреннер, специалист по инструментам для взлома, провел тщательный осмотр места преступления, но не обнаружил ровным счетом никаких следов незаконного проникновения[44].

Дюбуа и его помощник Беллами, ведущие дактилоскописты Нью-Йорка, сняли отпечатки пальцев у всех обитателей дома, включая доктора Вонблона, и кропотливо сравнили их с найденными в коридоре и комнатах, где произошли убийства. В итоге всем обнаруженным и сфотографированным отпечаткам было найдено логическое объяснение – неизвестных «пальчиков» среди них не оказалось.

Высокие непромокаемые боты Честера, вместе с замерами Сниткина и отпечатком следа, были переданы в Управление капитану Джериму. Ничего нового выяснить не удалось. Следы на снегу были сделаны либо этими ботами, либо другой парой точно такого же размера и полноты. Сказать что-то более определенно Джерим на себя смелость не взял.

Установили, что, кроме Честера и Рекса, в особняке Гринов никто такими ботами не пользовался. Обувь Рекса была на три размера меньше найденной в шкафу у Честера. Спроут носил обычные галоши сорокового размера, а доктор Вонблон зимой предпочитал гамаши, а в ненастную погоду всегда надевал на обувь низкие мокроступы.

Пропавший револьвер искали несколько дней. Хис снабдил своих людей на случай сопротивления Гринов ордером на обыск, однако препятствий не возникло. Дом обшарили снизу доверху. Проверили даже покои миссис Грин. Старая дама поначалу возражала, затем дала свое согласие и даже была немного разочарована, когда полицейские закончили работу. Не побывали сыщики только в библиотеке старого Тобиаса. Миссис Грин наотрез этому воспротивилась. Хис решил не настаивать, учитывая тот факт, что она не расставалась с ключом и никому не позволяла заходить туда после смерти мужа. Все остальные углы и закоулки были тщательно прочесаны. Револьвер как сквозь землю провалился.

Вскрытие полностью подтвердило предварительное заключение доктора Доремуса. Джулия и Честер умерли мгновенно от выстрела в сердце, произведенного с близкого расстояния из револьвера. Никаких других возможных причин смерти установить не удалось. Следы борьбы также отсутствовали.

Никакие подозрительные или неизвестные личности у особняка не шатались. Это подтвердили несколько свидетелей. Так, сапожник, живший на втором этаже в квартире дома напротив на Пятьдесят третьей улице, заявил, что оба раза сидел у окна, выкуривая свою традиционную трубку на ночь, и может поклясться, что по улице никто не проходил.

У обоих ворот денно и нощно дежурила полиция, тщательно проверяя всех входящих и выходящих. Досмотр был столь суровым, что торговцам, которые поставляли провизию, порой приходилось нелегко.

Отчеты о прошлом слуг хромали по части подробностей. Тем не менее вся найденная информация подтверждала их полную непричастность к преступлениям. Бартон, молодая горничная, которая уволилась наутро после второй трагедии, происходила из уважаемой рабочей семьи в Джерси-Сити. В прошлом девушки не было ничего подозрительного, и все ее знакомые оказались безобидными представителями того же круга.

Хемминг вдовела. До поступления к Гринам она вела домашнее хозяйство при муже-литейщике в Алтуне, штат Пенсильвания, и запомнилась бывшим соседям фанатичной набожностью. С религиозным пылом и строгостью она насильно вела мужа по узкой дороге высокой нравственности, а когда он погиб при взрыве печи, объявила, что Господь покарал его за тайный грех. Ее немногочисленные знакомые в основном принадлежали к небольшой общине анабаптистов Ист-Сайда.

Летний садовник Гринов, поляк средних лет по фамилии Кримски, был обнаружен в подпольном кабаке в Гарлеме под отупляющим воздействием паленого виски. В состоянии такой блаженной расслабленности он, с большим или меньшим упорством, находился с конца лета. Его сразу исключили из списка подозреваемых.

Установление привычек и знакомств миссис Маннхайм и Спроута ни к чему не привело. Поведение обоих оказалось почти безупречным, а контакты с внешним миром настолько скудны, что ими можно было пренебречь. Спроут не имел близких друзей и общался только с англичанином-камердинером с Парк-авеню и окрестными лавочниками. По природе нелюдимый, он предавался своим немногочисленным увлечениям в одиночестве. Миссис Маннхайм редко покидала особняк, с тех пор как переступила его порог после смерти мужа, и никого, кроме Гринов, в Нью-Йорке не знала.