Проклятие валькирии

Обменявшись скупыми приветствиями, Ингольв и Торбранд сели на весла, а Лейви принялся сверлить ехидным взглядом Сигварта, еще совсем мальчишку, но уже схлопотавшего где-то шрам на щеке. И видно: рвутся колкие слова с языка скальда, а молчит, держится. Но неожиданно первым заговорил Торбранд, не выдержав пристального изучения брата.

— Что ж ты, Лейви, в Скодубрюнне поселился? Кормят тебя тут лучше, чем в доме Тьельвара кормили? Или почестей рядом с презренным конунгом больше посулили? — и прищурился узнаваемо. Пожалуй, на отца он был похож больше других. Сигварт усмехнулся на слова старшего, соглашаясь с его интересом.

— Да, кормят неплохо, старая одежда становится мне мала, — беспечно разулыбался скальд. — Да салом не зарасту, потому как сражений и славы рядом с Радвальдом-победителем я обрету больше, чем с любым из конунгов. Мне довелось убедиться в его доблести и силе его воинов.

— И что же, с ним рядом теперь сражаться станешь? — все больше напрягаясь, продолжил расспросы Торбранд. Слишком резко опустил весло в воду, подняв тучу брызг.

Лейви того ничуть не смутился. Хоть и понимал, верно, какие обвинения последуют дальше.

— А что? Буду. С ним рядом сражаться — честь.

— Разве есть честь в том, чтобы убивать беззащитных женщин? — начиная злиться, процедил Сигварт.

— Не больше чести и 8 том, чтобы оставлять их без защиты. И надеяться на то, что обиженный тобою воин стерпит и не вернется с местью.

— Отец ничем не обидел ни Ингольва, ни Радвальда. Только глупцы серчают на правду!

— Только глупцы считают, что им все сойдет с рук, — не отступился Лейви, сохраняя, впрочем, самое благостное выражение лица.

Со скальдом спорить — дело не более надежное, чем море худым ковшом вычерпывать. На одно слово у него всегда найдется с десяток. Сигварт быстро это понял, но не смирился. Вскочил с места — качнулась лодка, и все схватились за борта, чтобы удержаться.

— А ну, сядь! — рявкнул Ингольв. — Хочешь прямо здесь драку устроить? Так давай я просто отправлю тебя искупаться?

— Только притронься ко мне, паршивый вымесок! — Сигварт все же сел. — Все из-за тебя!

— Гляжу, умишко у тебя не более богатый, чем бороденка? — продолжил глумиться Лейви, но получил от Ингольва хорошего тычка ногой голень и замолчал, недовольно скривившись.

Дальше поплыли молча. Медленно струились длинные ленты тумана над водой, но солнце, вставая, оттесняло прохладу и сырость все дальше в расщелины скал, под сень деревьев и в низины. С тихим плеском опускались и поднимались весла, едва слышно поскрипывала левая уключина. Сигварт мало-помалу перестал рассерженно сопеть и бросать на Лейви уничтожающие взгляды. Торбранд старательно отворачивался от Ингольва, с которым сидел плечо к плечу. А скальд затянул себе под нос какую-то смутно знакомую, но тоскливую песню. Зато греблось легко.

А потому скоро показался среди дымки остров, щерясь каменистым берегом и топорща в разные стороны голые без листвы ветви деревьев, что подступали близко к воде.

Лейви первый спрыгнул в воду и легко вытащил лодку на гальку. Ингольв в очередной раз убедился в том, что победить его тогда было невозможно. Равны оказались — в том-то вся и соль. Остальные тоже сошли на берег и достали со дна посудины нужные вещи. Быстро обошли округу в поисках подходящего места для хольмганга и, не сговариваясь, остановились в тени невысокого утеса с наполовину скрытой морем аркой у подножия. Здесь и солнце слепить не будет, и ветер не потревожит. Да и все, кто прибудет на поединок, поместятся, не толкаясь.

Ингольв отправился нарубить ореховых веток, что послужат оградой для площадки, благо тут недостатка в них не оказалось. Еще только ступив несколько шагов прочь от остальных, почувствовал чье-то наблюдение. Но сколько ни крутил головой, никого заметить не мог. Уже решив было, что показалось, углубился в лес и принялся легким топориком рубить подходящий орешник. Да только ощущение колючее все никак не отпускало. Наконец он выпрямился и вздохнул.

— Ну, какие вести еще принесли? — проговорил, не оборачиваясь.

Ни шагов в ответ, ни дыхания. Только прошелестело море, перекатывая прибоем гальку.

— Будь осторожен, Ингольв, — будто вынырнул из его голоса другой, женский.

Он все же глянул через плечо. Фюльгья, вцепившись волку в загривок, смотрела на него печально, изломив брови.

— Что, руку себе отрубить могу? — хмыкнул он.

— Зря смеешься, — с горечью ответила дева. — Не ходи туда, куда позовет тебя последний сыновий долг. Иначе в землю ляжешь.

Ингольв опустил уже занесенную руку с топором.

— Еще пророчества? Достаточно мне их. И так вся жизнь отравлена.

— Просто смотри и слушай внимательно, — мягко добавила фюльгья, и плеча словно коснулась ее невесомая и прохладная ладонь.

Но она осталась стоять там, где стояла. Волк вскинул морду, повел носом по ветру и утробно прорычал. Только одной деве понятно, что Ингольв долго смотрел на него, пытаясь понять, и решил все же спросить:

— Почему волк? Нешто я так подл и безжалостен, так гнила моя душа, что фюльгьей моей стал именно он?