Проклятие Византии и монета императора Константина

– «Неизвестные сокровища Тавриды», – прочла на обложке Аля, – Константин Тарасов. Это тот самый Тарасов, который умер? Так вы тогда вместе с ним экспертизу клада проводили?

Дмитрий Сергеевич мотнул головой и снова наполнил рюмку.

– Ух ты, армянский, пять звезд! Зачетный у тебя коньяк! – неожиданно изрекла Аля.

– Коньяк действительно хороший. Мне аспиранты подарили целый ящик. – Лобов скосил на нее взгляд. – Но откуда такая осведомленность?

– Пап, ну ты даешь… я же не в лесу живу! – парировала дочь. – Успокойся, пожалуйста, алкоголь я не употребляю… И не надо мне сейчас, как мама, лекции читать.

Впрочем, Дмитрий Сергеевич и не собирался читать лекции дочери, полистав книгу Тарасова, он снова погрузился в молчание.

Алевтина же принялась собирать со стола тарелки, потом помыла посуду и отправилась в душ.

В ванной зашумела вода, дочь говорила сама с собой и что-то напевала. Лобов направился в комнату и прилег с книгой на диван. Веки его отяжелели, глаза закрылись, а рот приоткрылся. Дмитрий Сергеевич мирно засопел, но не успел он поспать и десяти минут, как из ванной донеся страшный грохот и в комнату, путаясь в фалдах отцовского халата, вбежала Аля.

«Этот ребенок ничего не умеет делать тихо», – поморщился отец.

– Мне срочняцки надо позвонить! Мама просила! – Дочь заметалась в поисках мобильного.

Лобов потер глаза, неохотно поднялся с дивана и, взяв сигарету, открыл дверь на балкон. Крошечный балкон со старыми, затейливо выкованными перилами выходил на перекресток двух улиц – Большой Московской и Никольской. На светофоре стояла женщина, держа за руку девочку, та кричала и вырывалась. В палисаднике перед кафе лежали две собаки, поглядывая то на девочку, которая все-таки получила от матери подзатыльник, то на служебный вход и курившего рядом повара. Оранжевое закатное солнце осветило пышные кроны высоких лип и зашло за облако.

Дмитрий Сергеевич присел на табуретку. Из комнаты до него долетал голос дочери:

– Потому что там плохая связь! Мамуля, ну что тут непонятного! Лагерь – вне зоны покрытия. Как-никак у папы работа. Он говорит, что мобильник работает только в одном месте, на каком-то утесе. Да и то – не факт. Не может же начальник экспедиции все время там сидеть и ждать твоего звонка, – убежденно вещала Аля.

«Молодец ребенок! Все правильно говорит. Я и сам это Елене пытался объяснить…» – подумал Лобов и вдруг вспомнил, что пропустил сеанс связи, о котором они заранее договорились с Севой и Тасей. Кто-то из них должен был сходить на «телеграф», так они между собой прозвали единственное во всей округе место, плоский камень на вершине утеса, куда доходил сигнал, и позвонить ему. Сеанс назначили на семь вчера, а Лобов забыл.

– Вот дырявая башка! – Он погасил сигарету и пошел за телефоном.

На дисплее высветился длиннющий список пропущенных вызовов – Тася, Архипцев, Маша, ему позвонил даже доктор Дэн, чей телефон Лобов записал накануне.

«Шепчук еще здесь, допекает, но не критично», «Мить, у тебя все нормально?», «Когда назад?» – Лобов прочел полученные сообщения, сокрушенно качая головой и услышав в трубке неизменное «абонент находится вне доступа сети», стал писать ответ:

«Задерживаюсь. Лаврентьевич настаивает на контакте со СМИ. Буду завтра к вечеру. Займитесь пока бровкой. Не пускайте в раскоп Шепчука».

22. Нужен доктор!

Не было еще и семи утра, когда из своей палатки вышла Гронская – она, как всегда, встала первой. В шортах, майке, с полотенцем на плече, Тася тихонько «постучалась» к соседу.

– Тук-тук! Бьорн! Плавать идем?

Швед не заставил себя ждать.

– Хэй, Тас-сиа! Доб-ры утро! – ответил он, заботливо задергивая полог палатки, где еще спал министерский гость. – Утром мы иметь золото во рту[30].

– Что ж, очень возможно… – вскинув брови, улыбнулась Тася, хотя на самом деле от Бьорна попахивало перегаром, но решила не уточнять, что имеет в виду швед. По-русски он говорил с большой охотой, однако понять его удавалось далеко не всегда.

– Сегодня нет джоггинг, сегодня пла-вать? – спросил он.

Гронская кивнула.

– Понедельник день тяжелый, надо хоть утром себя побаловать.

Действительно после двух недель жары вода в Таводи нагрелась до вполне комфортной температуры, поэтому оба направились к реке.

На берегу среди камышей хозяйственный швед из подручных материалов соорудил чудесную лесенку и помост для купания. Все очень удобно, просто, практично. Ни дать ни взять – «Икеа».

Вскоре на мостки прибежали и Дина с Казимиром. Собака любила купаться. А козленок боялся воды, смотрел, как та плавает, цокал по мосткам копытцами и истошно бекал.

– А ну-ка, зоопарк, посторонись! – оттеснил его подошедший Шепчук. Встав на край, Леонид Аркадьевич сделал стойку и…

– Осторожно! – крикнула Тася, но опоздала.

Ленчик уже прыгнул вниз головой в воду.

Увы, в купальне было неглубоко. Воткнувшись лбом в мягкое илистое дно, Шепчук тотчас вынырнул и, потирая ушибленное место, взобрался на мостки.

– Бэ-э-э! – донеслось из-за его плеча.

– Вот и я об этом! – посетовал министерский работник, но от идеи купания не отказался и спустился в воду по лесенке.