Проклятие Золотого берега (СИ)

   - Отдать носовой! Отдать кормовые! Поднять якорь! Шевелитесь, шевелитесь! - и, повинуясь мерным движениям гребцов, корабль двинулся прочь из бухты.

   - Прощай, друг бедняков! - громко закричали из задних рядов провожающих слуги, рыбаки и их жены.

   Неожиданно Сапфира заметила в толпе полковника Дельфиниума.

   - И откуда он только узнал, что его любимец Арифас уезжает? - думала она, потому что хотела отплыть, не прощаясь.

   На пристани махали платочками служанки, купец Омар, оглаживая бороду, молился потихоньку Гидросу за старшего сына и удачу плавания, Лангусто вздыхал, с одной стороны радуясь отъезду старшего, а с другой стороны не без трепета вспоминая его похождения, на которые он сам, благоразумный с ранних лет, никогда бы не решился. И никто не замечал, как Ульва вытирает с лица непрошеные слезы.

   Плавание было вполне спокойным. Волшебный ветерок, за которым приглядывал Аметисто, надувал паруса, вокруг корабля временами выпрыгивали из воды дельфины, предвещая доброе отношение Гидроса. К удивлению мага, его супруга чувствовала себя превосходно, даже в дни, когда погода приближалась к штормовой, никакие недомогания ее не беспокоили. В результате у мага совершенно не было возможности проявить по отношению к ней ту самую заботу, которая могла бы возвысить его в собственных глазах и послужить залогом примирения. Зато Джейран, который привык делать вид, что ему все нипочем, окончательно расклеился. Волшебные снадобья от морской болезни почему-то вызвали у джегга еще большую тошноту, так что, в конце концов, пришлось отказаться от попыток улучшить его состояние с помощью магии. Он не выходил из их общей с Аметисто каюты, почти ничего не ел, его хамоватая с подковырками разговорчивость исчезла, будто слизанная морской волной. Аметисто ничего не оставалось, как заботиться о своем ученике, как о тяжелобольном, и пытаться поднять его дух рассказами о подвигах магов былых дней.

   Однажды вечером, когда море немного успокоилось, Аметисто вышел из каюты и вдруг услышал, что откуда-то с палубы доносится залихватская песня. Голос показался ему до невозможности знакомым, хотя и немножко хрипловатым. Потихоньку, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, и не видеть внеочередных поклонов, поскольку матросы относились к нему с подчеркнутым почтением, не только как к магу шторма, от мастерства которого подчас зависит жизнь корабля, но и как к сыну хозяина, молодой человек двинулся туда, откуда раздавалось пение. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Сапфира в своем воинском костюме сидит на перевернутой бочке, в самой что ни на есть вольной позе, закинув ногу на ногу, бренчит на старенькой гитаре и, несмотря на то, что ее голос несколько пострадал от свежего морского ветра, распевает превеселые куплеты:

   Однажды боцман де Лазур,

   Большой любитель авантюр,

   Служивший много лет на "Трилобите",

   Поспорил с другом на пятак,

   Что он без весел, просто так,

   Сумеет море переплыть в корыте.

   Лишь только выкрасил рассвет

   Полнеба в золотистый цвет,

   А ветер разогнал клочки тумана,

   Наш фантазер на корабле,

   Каких не знали на земле,

   Отдался грозной воле океана.

   Бранились чайки над волной:

   Одна нахально у другой

   Добычу из-под клюва утянула.

   Казалось, путь сулит успех,

   Да появилась как на грех

   Голодная зубастая акула.

   Решив на храбреца напасть,

   Она уже раскрыла пасть,

   Но боцман, не привыкший падать духом,

   Плевок прицельный в тот же час

   Послал злодейке прямо в глаз,

   И та всплыла со страху кверху брюхом.

   Едва он справился с бедой,

   Как юной девы под водой

   Послышалось чарующее пенье:

   "О, странник мой, спустись ко мне,

   Ты здесь, в прохладной глубине

   Познаешь неземное наслажденье!"

   Смутившись от таких речей,

   Моряк бывалый поскорей

   Назад к родному берегу рванулся,

   Но вскоре о коварный риф

   Корыто вдребезги разбив,

   Пошел ко дну и в этот миг проснулся.

   Бедняга боцман сам не свой,

   С хмельной тяжелой головой,

   Весь мокрый, точно вылез из колодца,

   Лежит в таверне под столом,

   А друг стоит над ним с ковшом:

   "Ну что, приплыл, голубчик?" - и смеется.

   "Чего, чтоб черт его побрал,

   В вино хозяин подмешал!

   Я ж приложился только раз к стакану!

   Возьми хоть десять пятаков,

   Но только, ради всех богов,

   Не говори ни слова капитану!"

   Вообще-то Сапфира немало нахваталась подобных песен в школе бойцов, знала она и более непристойные варианты, но душа ее не лежала к избыточному натурализму.

   - Подумать только, и это моя скромница Сапфира... - только и смог прошептать Аметисто, - выходит, я совсем не знаю своей жены...

Глава 3. Королевский бал