Проклятое наследство

Деревянные рамы набухли от влаги, окно поддалось с трудом. Створки его распахнулись с тихим стоном, впуская внутрь прохладный воздух и розовый свет уже окунувшегося в воду закатного солнца. С высоты птичьего полета картина открывалась завораживающая и величественная. Анна не смогла бы с ходу сказать, что величественнее: рукотворный замок или нерукотворное озеро. А каменные горгульи не смотрели ни на озеро, ни на замок. Они смотрели на ту, что посмела потревожить их покой. Во взглядах их было ленивое неодобрение, перепончатые упыриные крылья нервно подрагивали на ветру. Горгульи сидели стаей на широком парапете, и Анне вдруг подумалось, что если встать на парапет, то и замок, и озеро будут видны как на ладони. Горгульи заворчали одобрительно, закивали уродливыми головами, приглашая ее присоединиться к стае. Горгульи обещали научить ее летать, планировать над островом, раскинув крылья. Нужно лишь дождаться темноты. В темноте наступает их время. Они звали, обещали и нашептывали, и когда Анна пришла в себя, одной ногой она уже стояла на парапете…

Отрезвление пришло почти мгновенно, словно бы кто-то плеснул ей в лицо холодной воды. Отшатнулись испуганно горгульи, из настоящих, почти живых, снова превратились в каменных истуканов. Анна сделала глубокий вдох, мотнула головой, прогоняя морок. Сейчас она закроет окно и вернется в замок.

Шорох за спиной она услышала, когда пыталась закрыть окно, но обернуться не успела – на затылок обрушилось что-то тяжелое, и розовое закатное небо вдруг закружилось волчком, наливаясь багрянцем, вспорхнули с парапета потревоженные горгульи, и Анна вспорхнула вместе с ними, но полетела не вверх, в небо, а вниз, в свинцовую воду…

…Не права оказалась Клавдия – озеро под башней было глубокое. Оно приняло Анну в свои холодные объятия, запеленало в водоросли, точно младенца, потянуло вниз, на дно. Анна пыталась отбиться от этой смертельной ласки, махала руками, но в воде все движения были медленными и неловкими. И плавать она не умела… не научили… не научилась…

И дышать под водой не научилась. А дышать хотелось до боли, до пожара в груди…

В темноте, ее окутывающей, вдруг призывно вспыхнули желтые огни, освещая и меняя до неузнаваемости подводный мир. Мир этот больше не казался Анне стылым и страшным. В нем можно было остаться навсегда. Нужно лишь сделать вдох, позволить озерной воде заменить воздух, которого и так почти не осталось. И Анна сдалась, поверила желтым огням и невысказанным обещаниям – вдохнула пахнущую серебром воду, оставила тщетные попытки вырваться из плена черных водорослей…

Страшно не было, по-прежнему было больно, наполненные водой легкие все еще горели огнем. А из темноты к Анне уже тянулись другие водоросли – только не черные, а белые. Они сплетались в длинные косы, захлестывались вокруг талии и запястий, натягивались, словно струны, тащили вверх, к небу…

Странные какие водоросли…

Все вокруг странное…

Не надо удивляться, надо довериться желтым огням… Не сопротивляться, не бороться… Оттолкнуть чужие руки, мешающие остаться на дне, успокоиться… упокоиться…

Наверное, у нее получилось, потому что желтые огни мигнули и погасли. А вместе с ними погас и мир. Стало почти хорошо…

…До тех пор пока погасший мир не решил вернуться. Он вспыхивал яркими огнями – на сей раз не желтыми, а кроваво-красными. Он больно сдавливал грудь, вышибая из легких кашель пополам с озерной водой. Он бил по щекам и звал Анну злым голосом…

– …Ну давай же! Дыши!

Дышать не получалось… Ничего у нее не получалось… Вернуться бы назад, на озерное дно – в тишину…

Не позволили. Мир кувыркнулся, и Анна кувыркнулась вместе с ним. Прижалась щекой к чему-то холодному и твердому. Захлебываясь водой и кашлем, сделала вдох.

– Вот и хорошо! Вот и умница!

Мир больше не делал ей больно, не сжимал в тисках, а обнимал бережно и нежно. И щека ее теперь прижималась не к холодному и шершавому, а к горячему и мягкому.

– А теперь открой глаза, – уговаривал мир осипшим голосом.

Анна подчинилась.

У мира было лицо Туманова, едва различимое в темноте, одновременно радостное и злое.

– Ты как? – спросил Туманов и зачем-то погладил ее по голове, как маленькую.

– Не знаю. – Анна и в самом деле еще не знала, как она. Болело в затылке, и дышать по-прежнему было тяжело, а с каждым приступом кашля к горлу словно подкатывал скользкий ком из водорослей.

– Ты дура, да? – Туманов злился, но продолжал гладить Анну по волосам. Кого успокаивал: ее или себя?

– Я тонула?

– Ты утонула… Четверть часа под водой… Понимаешь?

– Так не бывает. – Наверное, он что-то напутал. Конечно, напутал.

– …Пустите же меня! – Из темноты, теперь уже по-ночному густой, не вышел, а вывалился мастер Берг, рухнул на колени рядом с Тумановым. – Жива!.. – облегченно выдохнул, обдав Анну винными парами. – Как же так?.. – Спрашивал он не Анну, не Туманова, а самого себя. – Как же мы недоглядели?..

– Недоглядели, дядюшка, – сказал Туманов злым шепотом и еще крепче прижал Анну к себе. Был он мокрый с головы до пят. И дощатая пристань под Анной тоже была мокрая.