Прокляты и убиты

У победы горький вкус. Это понимание было всегда, по крайней мере, у людей зрелых. Но война, которую показали Вы, вообще кажется за пределами человеческого сознания. После десятка-двух страниц романа рассудок теряет опору. Требуется передышка. Для сердечного утешения перечитываю главы из «Последнего поклона». Там тоже всякое, но это земное. А в романе — преисподняя, не иначе.

Нет слов, чтобы выразить всю меру потрясения, Виктор Петрович. Вы создали нечто доселе невиданное. Сколько же мужества и воли надо было собрать на эту глыбу. А еще сердца. Вновь пройти тем кровавым путем, терзая сердце и память, — это без преувеличения подвиг. Тихий, повседневный, каторжный подвиг. Иного слова не подберу. Единственно эпитет заменю: не каторжный — солдатский.

М. Попов

В 10-й том моего собрания сочинений входят две книги романа «Прокляты и убиты». Я попросил не разъединять роман и напечатать его в одном томе, хотя том этот превысит заданный издательством объем и комментарий к нему будет обширный.

Когда-то я писал послесловие к первой книге романа «Прокляты и убиты», предугадывая разгул бурных мнений и понапрасну доказывая напоследок, что место действия, материал и большинство людей не придуманы автором, а подняты с родной земли, извлечены из памяти. Но те, кто жил до войны только хорошо и воевал в образцовой армии, они остались и остаются при своем мнении, они «книжков» не читают, они смотрят телевизор и слушают ораторов на митингах, навсегда уж отвыкнув утруждать свои собственные мозги. За них думал и думает дядя-вождь и родная партия — что они скажут, то и истина, и никакое море лжи, обмана, мошенничества не в счет — эта ложь избавляет от забот, хлопот и трудов и хоть как-то утешает и успокаивает, как малого ребенка утешает соска под названием пустышка.

Давно задумав свой роман, именно свой, и зная, пусть и отдаленно, его материал, направленность, я знал и то отношение к нему, какое он встретит у читателя, воспитанного на совсем другой литературе. Знал и знаю тех, кто скажет, что романа не читал, но роман все равно говно, раз о нем мой товарищ и совет ветеранов энской области иль края говорят худо.

Писать о войне, о любой — задача сверхтяжкая, почти неподъемная, но писать о войне прошлой, Отечественной, и вовсе труд невероятный, ибо нигде и никогда еще в истории человечества такой страшной и кровопролитной войны не было. И хотя есть поговорка, что нигде так не врут, как на войне и на охоте, об этой войне столько наврали, так запутали все с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где была война красивше на самом деле происходившей, где сплошной героизм, где поза, громкие слова и славословия, а наша партия — основной поставщик и сочинитель неправды о прошлом, в том числе и о войне. Да ведь можно понять и идеологов от коммунизма — создание ее оправдывающей лжи, климата, где нет места истине. Над этим трудилась огромная армия дармоедов, ловко прятавшая правду войны и тяжкий труд на ней, как-то и чем-то должна была быть оправдана ложь вселенская.

Однажды мне довелось побывать в Главпуре, что на человеческом языке означает Главное политическое управление. Впускали туда неохотно — машину нужно было оставить за несколько кварталов до политической конторы; пропуск выписывали долго, хотя все было давно согласовано, и выдавали его, точнее, выталкивали в подобие амбразуры добросовестно строенного дота. Мимоходом я глянул на вешалку Главпура — она была не меньше, чем в манеже выставочного зала, — не на сотни, на тысячи крючков, и на ней редко, одинокой ягодкой светилась звездочка майора. Если учесть, что главные чины и их шестерки раздевались в своих роскошных кабинетах, — это сколько же тунеядцев, отдельно от народа и своей любимой армии кормящихся, обреталось и ныне обретается только в этом девятиэтажном, конца и краю не имеющем здании?!