Для Кандинского искусство учит воспринимать духовное в материальном, для Блока «искусство есть только космос – творческий дух, оформляющий хаос». Блок уверен, что вне символа вообще нет искусства, а художник – это «тот, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, не фальшивя». И Блок, и Цветаева понимают искусство как одержимость, а назначение художника видят в том, чтобы прислушиваться к мирозданию, быть инструментом в руках высших сил. Искусство предстает непрерывной цепью, крепящейся традицией и приращаемой новизной. Причем новизна эта касается не только и не обязательно формы, но и смысла. Задача художника – видеть невидимое, слышать неслышимое и делать это внятным для других. Вместе с тем, настоящее искусство не должно быть полностью объясняемым, всегда должна оставаться какая-то неразгаданность, неповторимость. Гармония… смутные прозрения… тайна… «виденье гробовое, / Незапный мрак иль что-нибудь такое…» В настоящем искусстве есть что-то, что ускользает от прямолинейных и рациональных толкований, какой-то незримый нерв, доступный только ощущениям.
Но времена и ценности меняются. Каждая эпоха привносит в искусство что-то свое. Какое может быть оформление хаоса, если ценностью стал личный успех? К тому же не всякое искусство, не всякое произведение может быть понято и принято сразу. Там, где требуется вдумчивость, погружение, разгадка символов, успех возможен только со временем. А это уже не актуально. Прибавим сюда же исчезновение цензуры, свободу слова и творчества, когда каждый имеет право писать, петь и говорить, что заблагорассудится, да еще устойчивое разделение российского общества на группки «своих» и «чужих».
Чем больше свободы, тем больше случайных людей, тем меньше стремления оформлять хаос, тем ничтожнее значение творца в обществе. Зато появляются PR-технологии, show-business и «творческие стратегии», когда чуть ли не самым важным становится имидж или образ автора. Так что творца зачастую современная критика оценивает не по произведениям, порой никчемным, а по стратегии. И чем ближе она к запросам потребителя, тем успешнее может стать автор. Кого только не встретишь на просторах современного искусства: непонятые и лишенные советского гражданства диссиденты, бесстрашные бойцы всех военных кампаний, непримиримые оппозиционеры, бескорыстные благотворители, отважные защитники сирых и убогих, беспримерные праведники, миллионеры-мошенники и т. д. и т. п. Впрочем, эпатаж – умение обратить на себя внимание самым необычным способом и заставить о себе говорить – тоже идет в ногу с успехом. Зато те, кто по старинке продолжает оформлять хаос, рынку неинтересны, а потому широкой публике неизвестны. Цветаева считала, что Маяковский появляется на публике в знаменитой желтой кофте, когда нужны деньги. В остальное время он творит в уединении. Но к XXI в. желтая кофта стала чуть ли не обязательным и единственным атрибутом.
Одновременно с прочими рыночными принципами утвердился и принцип релятивизма, то есть равнозначности любых творений. И если не все, как Михаил Гуцериев, могут заставить Кобзона спеть, а Гафта прочитать, то уж опубликовать-то свои творения всем под силу. А многим даже доступно организовать написание рецензий и присуждение премий. Не Кобзон, конечно, но тоже кое-что.
Когда-то принцип релятивизма применяли к андеграунду – инакомыслию, авангарду, абстракции, но сегодня он применяется повсеместно. Попробуйте, укажите на корявость и бессодержательность потока текстов. И услышите, что ничего не понимаете – раз, завидуете – два, что это «новый реализм» «иль что-нибудь такое» – три. Почему, если можно одним, то нельзя другим? Если «Вишневая любовь» стала лауреатом фестиваля «Песня года-2014», то чем хуже птицы вечности и кошак-чистюля? А чтобы не было вопросов, творчество М. Гуцериева, Е. Васильевой, А. Улюкаева и им подобных вскоре вполне могут отнести к «новому авангардизму» или «постабстракционизму». Кстати, у всех троих неплохая «творческая стратегия», то есть именно то, как мы выяснили, что нужно вместо гармонии, оригинальности, трудолюбия, творческой работы, поиска новых форм и авторского миропонимания.
Все это красноречиво свидетельствует только о том, что российское искусство зашло в тупик. Но если говорить о стране в целом, то ощущение тупика возникает у многих. Особенно же это ощущение обостряется, когда узнаешь, что правосудие в нашей стране вершат люди, не имеющие даже специального образования, зато имеющие прочные и обширные связи в криминальном мире. И если бы судья из Краснодара Елена Хахалева была единственным неприятным эпизодом в современной истории России, можно было бы посмеяться и забыть. Но время от времени мы слышим о проворовавшихся губернаторах и министрах, о придурковатых оппозиционерах и депутатах-уголовниках. Зато ничего внятного мы не слышим ни о какой-нибудь стратегии развития нашей страны, ни о новых идеях и смыслах. И если это не тупик, то что такое, спрашивается, тупик.