Пролетарское воображение. Личность, модерность, сакральное в России, 1910–1925

Пролетарская литература после 1917 года пронизана аллюзиями на апокалиптические последние дни, что отражает и отголоски общих литературных настроений того времени, и собственную реакцию авторов на хаос, потрясения и новые возможности, пропущенную через известные тексты Священного Писания. Особенно часто апокалиптические образы встречались в годы Гражданской войны, экономического коллапса и голода: «с громом и грозой / ураганом прокатился», «последняя буря», «бой последний», а затем «светит новый день в лазури, / преображая старый мир»[497]. Часто в этих произведениях упоминается всепожирающий огонь разыгрывающейся апокалиптической инферналии: «зажигаем мертвую землю с конца до конца», «планеты с пути сметем огнем», «чтобы в мире будни сгорели»[498]. Один из сборников произведений пролетарских писателей получил характерное название «В буре и пламени», в котором сочетаются оба апокалиптических образа. Кровь в этих текстах лилась рекой и означала, как правило, священную жертвенную любовь и обещание искупления [Орешин 1918g: 3; Александровский 1923:19; Смирнов 1918b: 58]. Зло изображалось в виде «многоглавого дракона», которого побеждают «легионы труда» на «крылатых конях» [Садофьев 1919а: 3]. Солнце упоминалось многократно и как «новый владыка», и как «Солнце-мать», освещающая «в крови рожденную любовь и всходы жизни обновленной», и как страж у ворот, ведущих «к зорям вселенским» [Ерошин 1918b: 48; Садофьев 1921а: 27; Герасимов и др. 1919: 24–25], с отсылками к образу «жены, облеченной в солнце» и беременной новым Христом, из Откровения Иоанна Богослова[499].

Милленаристские видения сопровождают не только разрушительный и лихорадочно утопический период Гражданской войны, хотя именно тогда они были особенно распространены и интенсивны. Они сохранялись вплоть до середины относительно спокойных и благополучных 1920-х годов, когда руководители партии и государства приложили все усилия, чтобы охладить романтический пыл Гражданской войны, а экономика в основном вернулась к довоенному уровню. Смерть Ленина в 1924 году поддержала апокалиптические настроения, вызвав новый всплеск мистических трактовок в политике – включая образ самого Ленина, который уподоблялся богу, чье присутствие и власть пережили его физическую смерть[500]. Кроме того, приземленные компромиссы НЭПа, далекие от революционной романтики, и разочарование, которое испытывали многие из-за возвращения старого социального и культурного быта в «новую» Россию, также способствовали апокалиптическим пророчествам о втором пришествии – о необходимости второй революции.

Один из наиболее ярких образцов пролетарского творчества середины 1920-х годов – эпическая поэма «Лениниада» молодого писателя Григория Санникова[501]

. Сообщается, что поэма была прочитана вслух на собрании пролетарских писателей в Москве и очень хорошо принята слушателями, а затем опубликована в нескольких номерах «Рабочего журнала», нового печатного органа литературной группировки «Кузница», с которой по-прежнему было связано большинство ведущих писателей из рабочего класса[502]. Поэма представляет описание пророческого сна, который Санников именует «фата-моргана», – это мираж, в котором приоткрывается будущее, скрытое за горизонтом.

Автор-рассказчик встречает нас, сидя в одиночестве под нависшими стенами Кремля – «под тяжелой вечностью», недалеко от Мавзолея Ленина, он предается мрачным думам о судьбах революции, перед его взором проходят картины: недавняя смерть Ленина; колонны скорбящих, пришедшие к его могиле; «вино и смех, и пьяное довольство» нуворишей НЭПа; сбивающая с толку смена курса; позабытые сражения Октября. Занимается заря.

Вдруг слышу шум,ШагиИ стук тревожный

(Не под землей ли это?)Гляжу —А площадь вся в заре,В смятеньиКрасноармейцы

От мавзолея отшатнулисьИ из открывшихся дверей,Из глубины тюрьмы своейВ зарю на площадь вышел вождь.

Рассказчик встает дрожа, так как Ленин медленно поднимается на трибуну, которая находится над его собственным мавзолеем, и обращается к погибшим революционерам, захороненным в Кремлевской стене, с призывом: «Герои класса, в путь пора. / Мы вместе начинали, / вставайте довершать!» При звуках ленинского голоса на Красной площади внезапно подымается сильнейший ветер, и мертвые восстают из могил:

Испуганно зазвенелиКуранты медные, на башне древнейИ,Полыхая зарею ран,Погибшие поднялись из могил.

Они строятся рядами позади воскресшего Ленина и готовятся к новой битве. Но восстание мертвых из могил лишь пролог к апокалиптическому видению Санникова. За этим следует обрушение стен Кремля: