Прометей, или Жизнь Бальзака

Стало быть, он богат. Почему бы не приобрести наконец собственный дом? Недвижимость необходима ему для избирательного ценза; это нужно для его политической карьеры, ведь он лишается ценза из-за того, что госпожа Бальзак вздумала вдруг продать свой дом. Увы! На самом деле в декабре 1835 года пассив его баланса составляет 105000 франков. Если исключить из них 45000 франков, которые Бальзак должен матери, то остается все же 60000 франков долга посторонним лицам и издателям. Верде, этот ангел-хранитель в обличье книгоиздателя, находится при последнем издыхании. Но разве у Оноре нет чудодейственного перстня Бедук? Какой-нибудь счастливый случай непременно спасет и автора, и издателя. Бюлоз, начавший публиковать в своем журнале "Серафиту", отказался печатать продолжение романа, ибо читатели ничего не могли понять в этой "несусветной галиматье". Верде "берет произведение" и выпускает его вместе с "Луи Ламбером" и "Изгнанниками" в одном томе под общим названием "Мистическая книга". Разрыв со всемогущим Бюлозом казался сущим безумием. Но Верде не скупится на объявления, а ссора с прежним издателем, о которой раструбили газеты, послужила неплохой рекламой. Первое издание "несусветной галиматьи" быстро расходится. Вновь появляется надежда. "Таких книг, как "Горио", можно написать много; "Серафиту" создают только раз в жизни".

Но три месяца спустя наступило разочарование: "Мистическая книга" особого успеха тут не имеет. Второе издание распродается туго". Госпожа де Берни писала из своего уединения суровые письма.

"Только она одна имела мужество говорить мне прямо, что речь ангела смахивает на речь гризетки; начало книги казалось мне хорошим, но теперь, когда появился конец, оно выглядит мелким, и я сам вижу, что нужно нарисовать обобщенный образ женщины, как я это делал, создавая другие образы произведения. К несчастью, мне понадобится полгода для этой переделки, а тем временем люди с возвышенной душою станут упрекать меня за погрешности, которые бросаются в глаза".

Правда, ревностный католик Томасси, прочитав "Серафиту", приехал в столицу, чтобы обнять Бальзака; правда, выдающийся ученый Жоффруа Сент-Илер, которым некогда так восхищался юноша Бальзак, взял эпиграфом для своего капитального труда "Синтетические, исторические и физиологические понятия натурфилософии" фразу, заимствованную из "Мистической книги": "Наука едина, а вы расчленили ее". При этом ученый прибавил: "Я обязан этим эпиграфом одному из величайших писателей нашего века". Однако госпожа Ганская, которой была посвящена книга, получив рукопись, переплетенную в лоскут материи, отрезанный от ее серого платья, "так легко соскользнувшего на паркет" в Женеве, хранила молчание, тревожившее автора. Грозная тетушка Розалия Ржевусская, по-прежнему враждебно относившаяся к французу, любовнику Эвелины, посеяла в душе Ганской сомнения в ортодоксальности "Серафиты"! В конце концов Ева написала об этом Бальзаку. Он возмутился: "Ни один из авторов религиозных книг не доказывал с большей энергией существование Бога". Разумеется, Сведенборг не исповедовал религию апостола Петра и Боссюэ. "Ваша тетушка напоминает мне убогого христианина, который, увидя, что Микеланджело рисует в Сикстинской капелле голую женщину, с возмущением спрашивает, как это папы позволяют украшать стены собора Святого Петра столь возмутительными изображениями?.. Путь к Богу лежит через веру более возвышенную, чем вера Боссюэ; это вера святой Терезы и Фенелона, Сведенборга, Якова Беме и Сен-Мартена".

Короче говоря, Эвелина исповедует догматы римско-католической церкви; Бальзак - последователь Сведенборга, но он рассматривает католицизм как поэзию и "могучее оружие в борьбе духа и плоти". Разве не доказывает "Лилия долины", что Бальзак признает величие римской церкви не меньше, чем та, что стремилась "обратить его в истинную веру"? Отныне он отваживается полемизировать с владелицей Верховни, соблюдая, однако, при этом должную учтивость и постоянно напоминая о своей любви.

XX. УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ

Все, что делаешь, надо делать хорошо,

даже если совершаешь безумство.

Бальзак

Всем членам "небесного семейства" была присуща общая черта невероятная способность создавать себе иллюзии. Они предпочитали свои упования реальности и, точно дети, не умели отделять воображаемое от действительного. Таков был Бернар-Франсуа, такой была Лора, таким - в тридцать семь лет - оставался и Оноре. Он не без некоторого самолюбования признавал это сам. Подобная эксцентричность была удобна, а порою служила прекрасным извинением. Зюльма Карро, которой дружеская привязанность не мешала трезво судить о Бальзаке, говорила: "Бедный Оноре, химера, за которой он вечно гонится, неизменно ускользает от него!"