Прометей, или Жизнь Бальзака

"Прекраснейшие надежды рождаются в душе, и уж не как иллюзии - они воплощаются в живые образы, порхают, как Тальони, и не уступают ей в грации! Вам ведь это знакомо, курильщики! Глаза ваши видят в природе дивные красоты, трудности бытия исчезают, жизнь становится легкой, голова ясной, серая атмосфера умственного напряжения делается голубой. Но вот странное явление: занавес этой чудесной оперы сразу опускается, как только угаснет кальян, сигара или трубка..."

[Balzac. Pathologie de la vie sociale. Traite des excitants modernes (Бальзак. Патология социальной жизни. Трактат о современных возбуждающих средствах)]

По правде говоря, ему не нужен был кальян, для того чтобы надежды его становились уверенностью. История с серебряными рудниками в Сардинии лишний раз показывает, каков был Бальзак в столкновении с действительностью. Странное явление! Человек такого большого ума, так прекрасно разбиравшийся во всяких хитростях делового мира, умевший угадать с точностью прокурора все уловки какого-нибудь Нусингена, не способен был, едва он сам делал какие-нибудь шаги в практической жизни, принять простейшие меры предосторожности. Он обладал самым проницательным умом своего времени и проявлял столько здравого смысла в отношении создаваемых им персонажей и их действий, но не в отношении самого себя и своих дел, "подобно тем великим адвокатам, которые плохо ведут в суде свои собственные дела"! А ведь сколько было оснований проявить недоверчивость и осторожность в задуманной авантюре!

Встреченный в Генуе итальянский негоциант Джузеппе Пецци заронил искру в легко воспламеняющееся воображение Бальзака, Пецци обещал прислать образцы горной породы. Он их не прислал. А где же, собственно, находятся горы отходов, о которых шла речь? Бальзак этого не знает. Да как же ему, профану, определить ценность руды и ценность обвалившихся копей? У него нет никаких специальных инструментов, он не ведает, к кому обратиться за получением разрешения на разработку; он очень плохо знает итальянский язык и не может поэтому собрать сведения на месте.

Он просто воплощает в жизнь романтическую историю, которую уже написал в 1836 году для "Кроник де Пари", дав ей название "Фачино Кане". В этой новелле рассказчик встречает старика музыканта, играющего на кларнете; музыкант называет себя последним потомком старинного венецианского рода, давшего Республике многих сенаторов, и говорит, что он якобы знает, где спрятаны сокровища прокураторов, где хранятся миллионы, принадлежащие Светлейшей Республике. Но Фачино Кане слеп и не может отправиться один на поиски клада. Ошеломленный такой тайной, рассказчик взволнованно смотрит на седовласого старика музыканта, считая несчастного сумасшедшим, и ничего не отвечает ему. Схватив свой кларнет, Фачино Кане "заиграл печальную венецианскую песенку - баркаролу, для которой вновь обрел талант своей молодости, талант влюбленного патриция. Мне пришло на память "На реках Вавилонских"...

- Мы поедем в Венецию! - воскликнул я, когда он встал.

- Наконец-то я встретил настоящего мужчину! - вскричал он, весь вспыхнув".

Но Фачино Кане умер, проболев два месяца, и рассказчик забывает о венецианском кладе. Бальзак-романист считает Фачино Кане помешанным, Бальзак-человек поддается, как Фачино Кане, безумной мечте о реках серебра. "Он теперь только и грезит что о потоках золота, о горах алмазов", - говорит Теофиль Готье. Он просит своих "ясновидящих" искать зарытые сокровища: он уверяет, что ему известно, где Туссен-Лувертюр после восстания на Сан-Доминго зарыл свою добычу. Он так хорошо описал все обстоятельства дела и место действия, что просто заворожил Теофиля Готье и Жюля Сандо. Было условлено, что они купят кирки, зафрахтуют бриг и втайне отплывут на нем. Словом, целый роман. "Надо ли говорить, - замечает Готье, - что нам не удалось откопать клад Туссен-Лувертюра... У нас едва хватило денег на покупку кирок..."

Рассказчик в "Фачино Кане" не едет в Венецию. Бальзак же отправляется в Сардинию с такими ничтожными средствами, что должен спешить. Из Марселя он пишет 20 марта Зюльме Карро: "Наконец-то я в двух шагах от цели и могу вам сказать, вы плохо знаете меня, полагая, что мне необходима роскошь. Пять ночей и четыре дня я ехал на империале, выпивал молока на десять су в день; сейчас пишу вам из марсельской гостиницы, где номер стоит пятнадцать су, а обед - тридцать су! Но вот увидите, при случае я буду ненасытным..." В Марселе он узнает, что оттуда в Сардинию суда не отплывают, надо плыть через Корсику. "Через несколько дней у меня, к сожалению, одной иллюзией станет меньше - ведь всегда, когда дело подходит к развязке, вдруг перестаешь верить. Завтра еду в Тулон, а в пятницу буду в Аяччо. Из Аяччо постараюсь пробраться в Сардинию". Матери он пишет: "Я остановился в отвратительной гостинице - просто дрожь берет; но с помощью бань выкручиваемся..."