Кикоин не торопился с ответом. Высокий, худой, большеголовый — скульптурно-четкое лицо с крупными чертами, — он молча курил трубку, молча слушал. Казалось, ничего не было столь же далекого от научных интересов Кикоина, как то, что предлагал Курчатов. Специалист по магнетизму, написавший в 23 года вместе с Дорфманом солидный труд «Физика металлов», он стал известен после того, как открыл гальвано-магнитный эффект. В Физтехе он числился в вундеркиндах, его выделял сам Иоффе. Опека Иоффе шла так далеко, что он не только выхлопотал для молодого ученого в 1932 году длительную командировку за границу — Кикоин работал в Мюнхене у Вальтера Герлаха в магнитной лаборатории, гостил у Де-Хааза в Лейдене, — но и когда выделенная на две недели валюта кончилась, добавил еще на два с половиной месяца из личного гонорара за научные консультации для фирмы «Сименс». Курчатов знал, что ядром Кикоин не занимался, даже не проявлял к нему особого интереса. Старые — еще с ленинградской поры — друзья, они несколько лет — Кикоин перевелся в Уральский Физтех — почти не общались, зато когда Курчатов стал работать в броневой лаборатории, встречи снова стали частыми.
— Я жду твоего решения, — напомнил Курчатов.
Кикоин выдохнул большой клуб дыма и с любопытством следил, как густо-синий шар, расширяясь, бледнеет.
— А что? Интересно! Разделение атомных ядер по фракции… Даже очень интересно. Вызывай, Игорь Васильевич. Буду с тобой работать.
В январе Курчатов появился в Москве. Коллектив стал обрисовываться. Из Армении примчался Неменов. Он успел, завершив дела с размагничиванием кораблей, определиться к Алиханову на Алагез наблюдать космические лучи — и сразу вырвался оттуда, чуть донесся зов прежнего руководителя. Вместе с Алихановым он примчался в Пыжевский, там у Курчатова сидел приехавший раньше Кикоин. Курчатов обрисовал Неменову его обязанности — устраивать временное помещение в Пыжевском, принимать приезжающих физиков, срочно разрабатывать проект нового циклотрона, поменьше ленинградского, при первой возможности вылететь в Ленинград и привезти оттуда все, что можно.
В гостинице «Москва» освободили для физиков обширный номер, в нем поселился сам Курчатов с Неменовым, вскоре добавились из Казани Зельдович и Флеров. Курчатов днем сидел у Балезина — знакомился с новыми материалами, составлял проект постановления правительства по урановым делам. Новые материалы существенно нового давали мало, постановление же — пока не завелось своего охраняемого помещения и собственного сейфа — нельзя было нигде, кроме как у Кафтанова, разрабатывать. Кафтанов понес проект на утверждение Молотову, тот передал его Первухину — бумага за подписью Курчатова и Первухина ушла в правительство. Курчатов, не дожидаясь утверждения проекта, выехал в Казань «набирать второй список».
И снова это были пока люди, каких он отлично знал, — теоретик Померанчук, отозванный с Алагеза, физтеховцы Козодаев, Спивак, Корнфельд, старый помощник Щепкин.
— Миша, давай потрудимся вместе, — сказал Курчатов Козодаеву, придя в лабораторию Кобзарева, где тот работал. — Никто лучше тебя не разбирается в электронике для ядерных исследований. А что я от тебя хочу, изложу письменно.
Курчатов быстренько — на четырех страницах большого формата — набросал программу исследований, какие поручались Козодаеву. Они повторяли довоенные работы Флерова, Русинова, Петржака: измерение числа вторичных нейтронов на один акт деления. Новое было в лучшей методике измерений — высокая точность эксперимента, возможность быстро набрать обширную «статистику». Курчатов поставил на бумажке и дату: 8 февраля 1943 года.
С Кобзаревым Курчатов говорил так:
— Юрий Борисович, в начале войны вы поглощали, как губка воду, людей из всех лабораторий. Не пришло ли время отдавать временно захваченное? Хочу ограбить вас на несколько работников.
— Грабьте! — ответил Кобзарев. — А я выдам уходящим работникам кое-что из приборов и материалов.
Получив от Иоффе обещание, что он лично проследит за отправкой в Москву оборудования для новой лаборатории — его должно было набраться на два-три вагона, — Курчатов опять уехал в Москву. Здесь он встретился с Кириллом Синельниковым, недавно вернувшимся из Алма-Аты. Шурин был из тех, кого Курчатов с радостью бы внес в свои списки, но без его прямого согласия сделать это не осмелился.